music

во все века,
всегда, везде и всюду
он повторяется,
жестокий сон, —
необъяснимый поцелуй иуды
и тех проклятых сребреников звон

- вот так, давай же, давай, малыш, улыбнись.
судороги бьющегося на берегу осетра, привыкшей черпать спасительный кислород через воду, а приходится столкнуться с немилосердным воздухом, что пальцами-спрутовыми щупальцами лезут в жабры. рвут их, оттопыривают, заносят на тонкие нежные ткани песок, стекло и камушки. с ювелирной точностью надрезанная артерия не брызжет струей напора с бранспойта - она передавлена жестким пальцем.
- постарайся, это совсем не сложно.
мокрый палец соскальзывает по экрану как кусок мягкого, теплого мяса с нежной сукровице. смартфоны - бестолковые гаджеты - не умеют делать фото при мокрых руках. приходится использовать режим поиска улыбки, чтобы сработала автоматика. надрезанная балаклава обнажает мокрый подбородок, льющееся на шею из ноздрей, рта и глаз, льющееся с прорезей у каждого уголка губ.
- улыбнись в камеру, покажи, как у тебя все хорошо, как ты в порядке. у тебя великолепная улыбка.
наконец-то фокус. адресат уже введен. у него он забит в мессенджере как "король старк". набирает текст и снова сталкивается с проблемой мокрых пальцев по тупому сенсору.
- где ж вы такую дешманскую технику берете. оклада не хватает взять нормальное яблоко?
спустя тысячу и одно долгое мгновение, растянутое рыбьими вздохами на берегу, булькающего густого по брылам и подбородку на шею, трепыхания переломанного в пяти местах тела и бесконечного, заебавшего, настойчивого скулежа, текст набран и кнопка "отправить" выжата.
одна серая галочка.
загорается надпись "в сети".
одна синяя галочка.
две синие галочки.
смартфон падает на пол и обреченно принимает заряд из трех выстрелов в нутро. разлетается от калаша как пластмассовый.
"он последний, кто еще жив в этом доме".

не простит. ни за что. никогда.
не поймет. не объяснит.
ненависть выкручена на максимум - срывает диффузор с мясом, выдавливает педаль до пробития дна. четверо сосунков с патриотическим настроением, желанием отмщения и ссылкой на своего любимого генерала-командующего. месть за карстарка. месть за семью правителя. за самого обожаемого лидера.
с его подачи. его приказа.
это - пережить невозможно. после всего? после всего этого - так мелочно и жалко, старк? так долго и отчаянно выцарапывать благосклонность, взращивать доверие, принимать искренность, чтобы что? джейме морщится от унижения. четверо. один с телефоном. со вступительными речами и попыткой в карательную экспедицию с последующим судом линча.
самое страшное - ланнистер наконец-то увидел дату.
осознавал себя бесконечно долго.
а как осознал - потерял последнюю человечность.
у него теперь четыре калаша, три ножа, 4 пары наручников, шесть гранат и полный боекомплект силовика. у него теперь тело в привычном броннике, пусть и слегка жмущем; у него теперь арсенал, с которым он пешком дойдет до красной гавани. у него теперь нарывает каждую пору осознанием себя в жгущей трахею клетку. у него легкие в дыме предательства съежились в сухофруктовые гроздья.
у него вместо сердца в груди - кровавый шматок мяса ноющего, преданного, проданного.
у него есть все чтобы прямо сейчас направиться в столицу.
и - никакого желания делать это.
хочется мести. хочется спросить "почему?". "за что?".
прекрасно знает и почему и за что. за брата, за отца, за сестер, за братьев, за войну и за страну. наивный ланнистер, глупый царь зверей. поверил дрессировщику, без конца сующему голову в пасть и руки меж прутьев, подался на косточку и ласку гривы.
месть робба старка оказалась бесчеловечной.
он убьет его сам и закончит эту войну. да, рой точек прошил линиями помещение,  ставшее на одно блядское мгновение домом. ланнистер знает слепые зоны. ланнистер врос в такое пятно вместе со своей жертвой. последней еще живой жертвой. трое почти что на куски разорваны, в кухне стоит густой запах крови и мокрых тел, а в луже на полу тонут белые шарики в сахарной пудре.
тонет где-то сам джейме. тонет в горечи, тонет в несправедливости.
в совсем робком неверии.
ну не стал бы, не стал бы, не так, не таким образом - это, если не брать всю картину в целом.
вся картина в целом растянулась на столько месяцев. вся картина в целом выглядит, как очень холодная, извращенная, изощренная тоже - месть. за все и сразу.
лучше бы гранатами закидали. подорвали весь дом. лучше бы с вертолета сбросили снаряд. все что угодно лучше, чем сгорать заживо от обиды и предательства.
он же поверил-таки. он же проникся, привык, пригрелся. он же...
он заслужил. цареубийца заслужил куда более жестокое наказание за все свои грехи.
лев вытирает мокрый рот тыльной стороной ладони и прислушивается. шум шин, отдаленные разговоры, скулеж и ворчание пса, шаги на крыльце. джейме черный в темноте затаился. джейме видит во тьме и не даст включить света. джейме заставит свет исчезнуть.
он самолично убьет робба старка и после выстрелит себе в рот.
он никогда ему не простит, не поверит, не примет.
скрип двери. джейме перехватывает свой дергающийся щит, почти упирается спиной в стену, держит пушку у тела в лапе.
джейме так больно, что он больше этого не чувствует. он ждет.
знает, что старк придет один. если он хотя бы что-то знает о роббе старке.
если он хотя бы что-то знает о роббе старке.

music

- добрый вечер.
ласковый, шипящий, скользящий. не говорит - шипит через пузырящуюся пену во рту. вместо глаз некогда изумрудных - провалы черные, каждая морщина и складка на лице маркером подведена, черное с алым смешалось, бурым густым и бугристым в кожу впитывается. с него почти что стекает чужая жизнь, в луже стоит как в озере. гавань погибших кораблей - каждое судно раскурочено, чернеет костюмами, сереет трупными пятнами, алеет брызгами безумного творца. художник тут же. и не здесь одновременно. обхватил не лев - бурый гризли лапой едва дергающуюся, вяло поскуливающую жертву, второй рукой ей дуло за щеку разорванную пихает.
блик света упал бы - подсветил клык звериный, оскал монстра у коего три ряда зубов, сотня глаз, да только сумрачно. рвутся звуки, лопаются, тьма сжимает пространство, засасывает нефтяными озерами, сочится изо всех щелей.
место - домом на долю секунду названное - живое и опасное, подчиняется воле поехавшего разума, тоже становится хищником, тоже готово щупальца из стен выбросить, в жертву вцепиться:
поднять
распять
оторвать конечности.
из каждого угла кухни на робба смотрят слепые тени, тянут к нему мокрые пальцы, открывают беззубые рты в беззвучном вопле.
ждут команды от сумеречного кота со взглядом трупа.
- мы ждали тебя.
пафосно? похуй. не об этом речь да и правду в черно-красном аду не стоит встречать насмешкой. кровь и чернота выпивает из робба старка цвет кожи, вытравливает из легких воздух, просачивается в поры, облизывает холодным языком пот из подмышечных впадин, скользит вдоль напряженного столба позвоночного, проходит по нему жесткими пальцами, примеряясь, на каком из ладов звук чище выйдет.
всего одно движение - отжатие перерезанной артерии у умирающего - и сипит, падая, тело, фонтаном брызг окропляя стену, недвижимое лицо, дрогнувшее лишь морганием век - а то попало бы прям в потемневший уже от крови глаз. падает тело мешком, дергается, хрипит, умоляет. слепо пытается дырку пережать ладонью, смотрит на спасителя с поднятыми руками, пытается ползти к нему, пытается молиться о спасении.
пытается просить прощения чувствуя, как секунды мокро сквозь пальцы просачиваются.
а дуло черное направлено перед собой, прямо между бровей черных.
- только шевельнись.
двадцать лет назад так лязгнул бы металл меча о другое лезвие. скрестились бы древние орудия древних рыцарей, каждый с нагрудником в цветах своего дома. джейме еще застал обучение силовиков бою на холодном оружии. а роббу в его аристократической семье давали уроки фехтования? не имеет значения. джейме не нужен ствол, чтобы убить кого-либо. джейме не нужно оружие, чтобы убить робба старка.
как хорошо, что замерший лидер, мститель и предатель это знает.
между ними умирает человек, а джейме смотрит неотрывно, следит за тем, как на это реагирует старк.
- каково тебе сейчас? он же подыхает. опять за тебя. но не где-то там, - чуть мотает головой, - на границе в огне, не строчкой в рапорте о потерях, - неизвестный солдат снова пытается ползти, тянется стекающими руками к старку, ползет, хрипит, пытается. - а прямо перед тобой, сейчас. за тебя, за своего короля, - последнее едва не выплевывает. на едва ощутимое движение спускает курок в тот же миг.
выстрел явно обжог палец старка. не зацепил снарядом, а именно обжег воздухом, заставляя сжать ладонь в кулак.
маленькая демонстрация серьезности намерений, меткости и реальности происходящего.
а тем временем, пока теряются маяки, между ними двумя умирает человек, которому никто не поможет.
и слова робба - естественно, ожидаемые, - не помогут тоже.
ничего больше не поможет тебе, король севера.
джейме ждет, когда тело доползает до старка и вдруг задыхается от такого больного укола ревности, что резко выдыхает сквозь сжатые зубы. его люди любят робба старка. эта падаль подыхающая - любит робба старка. половина страны любит робба старка.
грохот еще одного выстрела распахивает череп ползущего как переспелый арбуз, разбрызгивает месиво в стороны.
никто не будет любить робба старка даже близко так, как...
у льва дергается лапа в бессильной ярости и боли. в обиде такой горькой силы, в жжении в грудине, в ревности, что сметает прибрежные города и деревни волной смерти, погребает под собой стихией. он забрал себе старка, он всего его себе выделил, для него место в сердце выделил, самого себя продал и предал, он его только и ему только...
выдыхает через зубы больно, резко, едва не вцепляется себе же в шею свободной рукой чтоб кадык вырвать да закончить все это. потом, все потом, сначала он. сначала - робб старк.
- я тебе не верю, - наконец-то тьма на миг становится разумной. тьма услышала комментарий, тьма на него ответила. тьма делает шаг, другой, третий. тьма равнодушно наступает на холодеющую мертвую ладонь и стоит на ней, как на полу, без малейшего дискомфорта.
тьма не моргала уже очень долго.
- я больше тебе не верю, - повторяет, будто часть мысли ненадолго сорвалась с цепи, будто упрашивает переубедить, доказать, показать, остановить. разве э такое возможно? разве ж он стал просить спасти их двоих? они уже все, оба смертники, оба доживают последние минуты.
не живут. существуют. джейме уже все за них решил, приговор объявил и сам принесет в действие.
- не разворачиваясь, не опуская рук, медленно иди в гостиную, - отдает приказ так же тихо, почти спокойно, тем же металлом лезвия по лезвию, ведет перед собой на вытянутой, ни на миг не дрогнувшей руке с дулом, несущим только тьму. сам течет вслед за ним, растекается, оставляет круги на полу, круги на воде, на тьме, на нефти. выводит чуть дальше от плотного, густого, почти приторно-ягодного, как брожение вина, запаха остывающих в крови тел. попадает под лунный луч. подводит под луч и белое-белое лицо робба.
заглядывает в него.
и не узнает. не верит. не помнит.
- я тебе больше не верю.

music

- они пришли за смертью со словами о твоем приказе, - бессмертно бросает ланнистер. он точно больше не боится безносой, не считает ее за противника и уж точно ей не отдастся. она не так страшна, как кажется.
- я здесь пять месяцев, робб, - вдруг сипло, едва не со всхлипом роняет на пол и взгляд опускается на пол, будто пытается эту самую фразу различить в следах крови на полу, натоптанном снегу и талой воде. - ты это от меня скрывал.
что-то неуловимо происходит с перебитым, с убитым не смертью, не пулей, не осколком снаряда, не ножом и не огнем. что-то сдвигается в отчаянно бьющемся за разорванные в клочья рассудке. и оно проигрывает.
к сожалению и это знамя пожирается огнем в самой беспощадной войне в истории.
- ты боишься смерти? боишься, - тьма победила, тьма поглотила, тьма тенью легла под некогда яркие глаза, тьма преобразила взгляд. он моргнул и проиграл. он вернулся.
тот, кто сидел в подвале. на цепи у батареи. кто раскромсал голову своему кузену. кто просил курить.
он вернулся в исходную точку.
вы оба проиграли, робб.
не смогли его удержать на цепи любви доверия.

- посмотри же, робб старк. смерть - всего лишь груда костей, мяса, крови и воды, переплетение вен и артерий, говно в штанах, мозги на полу, вонь падали, - у джейме изменяется голос, изменяется мимика, изменяются жесты. - смерть - это всего лишь прекращение движения всей этой нашей мясной туши, - он будто плывет в густом киселе черно-бурого цвета, он будто врос ладонью в ствол, слился ступнями с линолеумом, у него шарниры в коленях, бедрах, плечах и локтях, у него вместо изумрудов в глазницах тусклое бутылочное стекло. у него рот рвется тем чужим, злым оскалом.
а самое страшное - перед ним враг.
нет больше нежной россыпи кудрей в пригоршне перебитых пальцев, нет широкой улыбки, слизываемой ленивой жадностью теплого царя зверей, нет тепла свечи на дне лазурных озер, в коих отражается только безоблачное мирное небо. робб старк перед ним - пустая корона из мертвого металла. обугленная, почерневшая от копоти.
всего лишь еще один обладатель этого головного убора.
он одного такого убил.
второму прострелил колено.
третьего сопроводил в пожизненное.
четвертого отказывается признавать сыном, ибо с такими выродками даже ублюдок джейме не желает родниться.

робб старк станет попыткой номер пять.

наблюдает за оседанием с таким вниманием, точно кленовый лист, вальсируя в налитым влагой воздухе, медленно кружит от дерева к черной земле. благосклонно позволяет, делает еще шаг, второй, все так же целится аккурат между бровей, только теперь символично держит руку под углом сверху вниз. покаяние?
поздно каяться, робб старк. я не твои старые и новые боги.
- почему? - на его лице читается злая веселость и наигранное удивление? наверняка мальчишка в короне кленовых листьев успел забыть, каким пластилиново-мерзким бывает лицо его пленника. как он умеет злобно паясничать и кривляться. смотри же.
смотри.
это ты это допустил. ты до этого довел. ты это позволил. ты это вернул.
а может - просто усыпил ненадолго?
- почему? - он смеется. низко, хрипло, кашляюще. сплевывает смачный шматок - смесь своего и чужого, стекшего с лица в рот, гемоглобина, - отирает перекошенную пасть рукавом и наклоняется резко, оказываясь лицом на одном уровне, чтобы сообщить тихо, будто стесняясь, будто робея, будто отрывая от себя признание. - старки слишком упрямы в своей мести, разве нет? и ты, надо отдать тебе должное, был готов ждать пять месяцев, чтобы она попала в цель.
сгорает спичка, обжигает кожу, наполняет подкожные покровы волдырями. красное, белое, лопается, чернеет, обугливается, пахнет паленой плотью.
джейме ланнистер выпрямляется, вздергивает бровь, прижимает дуло к подбородку короля севера и давит, не давая опустить взгляда.
- докажи.
вдруг резко.
вдруг спокойно.
будто демон из прошлого, с железным браслетом на запястье, скрылся ненадолго.
и спрашивает так же тихо, спокойно. смотрит так прицельно внимательно, будто в этом ответе - вся жизнь держится.
их обоих жизнь.
- позови свою собаку и пристрели ее. сделаешь это?

туман
глотал мои слова
и превращал их в воду

туман поднялся над озером. клочья рваные, тяжелые, налитые неслучившейся моросью, липнут к центру, оставляя неприкрытые камышовые берега и не дают солнцу пробиться сквозь свою тяжелую, дымчатую вату. воды мутные, воды непрозрачные, воды стоячие, мертвые, не движутся от ветра.
лев видит это перед собой и не может понять, как оказался в лесу. исчез дом и мокрый линолеум, исчезли разводы снега, кровь и удушливый жар тугого бронника. стихло чужое дыхание, погасли чужие глаза, исчезла тяжесть из вытянутой руки.
озеро мертво, на его поверхность всплывают тела и тут же тонут обратно. раздутые, посиневшие, с тугой кожей и стершимися чертами, они все похожи друг на друга. мертвое озеро утопленников заволакивает туманом в кромешной
тишине.
моргает раз, снова, еще раз.
проливается дождь, режут ручьи улыбку на три части, скользят по порам под подбородок, чтобы перегрызть артерии. было бы для чего.
лев победил их обоих. лев убил волка.
джейме моргает и не верит.
старк встает медленно, смотрит сквозь, смотрит через, смотрит вопреки, смотрит и не видит. как стремительно он умер. так...резко. нить лопнула. тот стальной канат - несгибаемый, нержавеющий, несокрушимый, что столбом позвоночным проходил сквозь всего короля превратился в тонкую нить - до предела натянутую.

где же воля твоя? где твое упрямство? где твоя борьба?
почему ты не огрызаешься? почему не сражаешься? почему не борешься?
ты всегда
в с е г д а

за семью, за своих людей, за себя
боролся
до последнего
старк ты или хуй собачий?

ты всегда дрался вопреки всему
за меня

король сбросил с головы корону. глухо гремит кусок обугленного металла на склоненной на плахе голове. лев не слышит скрипа двери, не видит высунувшейся хищной морды, не замечает сползания раненой фигуры на пол. лев ослеп. оглох. потерял речь. он горит в золотом пламени молча, сгорает заживо и лопается в черном огне золотая шкура, обнажая золотое мясо и кости.

"— всё хорошо. закрывай глаза. пожалуйста, закрой глаза, вот так, молодец, хороший мальчик."

лев закрывает глаза. слушается. он же хороший мальчик. он же молодец.
ему сказали, что все хорошо.

- и ты выстрелишь мне в лицо, - звучит глухо, не смотрит в зареванное лицо, в хрусталем плывущие глаза.

- я сам.
возводить курок нет смысла, он поднимает руку и целится в прижавшегося к старку пса.

"— всё хорошо. закрывай глаза. пожалуйста, закрой глаза, вот так, молодец, хороший мальчик."

джейме ланнистер закрывает глаза и держит вытянутую руку с тяжелой береттой в пальцах. на его счету пятый король лишился короны. пятый король лишился жизни.
почему это так невыносимо?...

тысяча лет проходит через сердцевину песочных часов, проталкивается, толкается порционно, с усилием. тысяча секунд дышит, держит палец на спусковом.

- нет, не обещаю.

кому говорит? как именно? зачем? не слышит, не видит. он хочет обратно в подвал, к батарее. там его место.
сколько не гори в черном огне золотая шкура - золото не горит.

- ссссука....... сука, сука, сука! - он дергается, отшатывается прочь, отходит.
вдох-выдох.
выдох-выдох.
черная смола смешивается с тающим плавящимся золотом. оно такое мягкое, оно мнется при не слишком высоких температурах.

- сука! не смей, не смей, не смей, не смей, - шепчет, повторяет, выскребает на проклятых стенах. на этом ебучем потолке, на прутьях своей клетки, готов расписать весь пол чужой кровью. - не смей, тебе нельзя, ты не можешь...
дергается, отбрасывается к противоположной стене, приставляет дуло к собственной челюсти снизу.

"— всё хорошо. закрывай глаза. пожалуйста, закрой глаза, вот так, молодец, хороший мальчик."

закрывает глаза. считает про себя секунды. хочет, чтобы так не жгло, чтобы смола и золото уже расплавились окончательно, чтобы перестало так душить.

- убери его, - выдыхает. повторяет, не открывая глаз. - убери его и убирайся сам. оба. нахуй отсюда ушли оба.

лев ланнистеров выбрасывает лапу из смоляно-золотого моря, издает глухой рык.
прощальный.
погребальный.

- нахуй оба отсюда, пока я вас обоих не уебал! - теперь он кричит и тут же вздергивает пушку на дернувшегося от крика пса. старк успокаивает животное, сжимает, уговаривает.

не ждет, когда они уйдут. он уходит сам. в кухню, к раковине свободной ладонью черпает полную горсть воды, брызгает на лицо. и снова. и снова.
бросает в рот. не вытирается. не размазывает разводов. чувствует, что даже частично не стер. выбрасывает тело из воняющего сладким помещения снова в коридор.

- я всегда пленник этого дома.

сползает по стене, повторяя жест старка ранее. опускается на пол и смотрит на вросшую в ладонь беретту.

"— всё хорошо. закрывай глаза. пожалуйста, закрой глаза, вот так, молодец, хороший мальчик."

хороший мальчик закрывает глаза. хороший мальчик подставляет гриву.

- я навсегда твой пленник.