До свадьбы — обязательно.
Вслух не говорю, только смотрю, не уверенный, что он подразумевал именно то, что я услышал. Может, у него невеста есть. И это то, чего я знать не хочу.
С одеждой справляемся быстро. Ничего особенного как будто, но идёт ему бесчеловечно, и реакцию Робба я понимаю более чем. Сам почти не верил, что вот такой — с нами. Смеётся, откровенничает, шутит. Теплится большим котом.
— Закат, — вторит волчок и скалится, и вьëтся весь, как будто сейчас опутает Джейме виноградной лозой.
Джейме же добивает.
Дома.
Не выдавать желаемое за действительное. Не выдавать желаемое за действительное. Не выдавать желаемое за действительное становится охуенно сложно, когда мы сидим в кинотеатре, и если это не свидание, то, чёрт возьми, что.
Штаты твоими глазами хороши настолько, что я уже не помню, как мог их не любить. Прогулка по вечерней набережной впечатление закрепляет, и домой — в номер — я еду совершенно разомлевший. Робб, утомлëнный насыщенным днём, в полудрëме ютится на моём плече.
Ничего не закончится через три дня. Ничего.
— Мнгм, — сонно выдыхает волчик. Не уверен, что осознаёт, но прозвучало что-то о технике, и вот он как будто включён в разговор. Улыбаюсь.
В гостинице он первым делом вытаскивает и подключает ноутбук. Запомнил, надо же. Пока Джейме садится за монитор, мы расползаемся по душевым. Выходя, вижу только заметно приободрившегося Робба. Значит, на этот раз он был быстрее. Снова. Удивительное рядом.
В ожидании Джейме гнездимся на диване в обнимку.
— А что ты придумал на среду? — И смотрит невинным лазурным взглядом, и лапкой упирается в моë плечо, и вид принимает такой бесхитростный, что верю почти. — То есть, парадный костюм?
— Не торопи события, — целую в нос. Нос предсказуемо морщится, его обладатель фырчит. Не прокатило, да.
До возвращения Джейме болтаем о незначительной ерунде, как не случалось уже давно. Странное чувство. Приятное. Нравится. Погрязшие в смеси быта и бизнеса, мы так редко стали расслабляться даже наедине, а теперь шаг за шагом находим когда-то утраченное.
— Ну что, парни, — он появляется в одном полотенце, опирается на дверной косяк. Мой взгляд застывает на нём так привычно и жадно. — Мы когда переходим к пункту стоимостью в полтора ляма?
Смеюсь, холодея внутри.
К пункту.
Розовые очки — в хлам.
Мне не просто так нравится чёрный.
За тонированным окном намного труднее упасть в болото самообмана.
— А мы разве обещали обязательно переходить? — Удивляюсь гипертрофированно, карикатурно, и перевожу взгляд на Робба. — Робб, ты у нас арбитр. В договоре что-то такое было?
Робб весело скалится, будто совсем ничего не услышал и не словил. Правда так? Или не за что было цепляться, потому что он всё понимал от начала и до конца? Я теряю рассудок? Единственный из троих? И, если так, этот отрывок из «Триумфальной арки»… небо, какой же я идиот.
— Не-а, готов поклясться, что не было, — он, мурлыкая, поднимается с дивана и проскальзывает к Джейме своей узнаваемой танцующей походкой. Проводит кончиками пальцев от плеча к предплечью, и берёт за руку, увлекая за собой. К спальне. Оборачиваясь ко мне, добавляет: — Но, я думаю, мы готовы рассмотреть поступившее предложение со всем вниманием. Мы готовы, Янкель?
— Определённо.
И гори оно всё синим пламенем.
Следую за ними, то ли ещё только приговорённый, то ли уже расстрелянный, и думаю только о том, что на ближайшие три дня я имею полное право выбросить из головы пришедшее озарение. Я буду наслаждаться каждой минутой, и мы отпразднуем, и проведём вместе последнюю ночь — а утром я брошу себе в лицо слова про пункт на полтора ляма и разожму птичьи когти.
Потому что это единственное, что я могу и должен сделать.
Снова, значит, в зеркало смотреть не смогу.
Это первая ночь, когда ни в одном из нас нет ни капли алкоголя — и, может быть, именно поэтому чувства обострены до предела. По крайней мере, мои. Этим, на самом деле, объясняется вообще всё: я спутал пьяное очарование от игры на троих с чем-то осязаемо реальным. Об этом я тоже себе напомню, но позже. Когда за мной не будет наблюдать сплетение лазури и малахита, одинаково разгорячённых в набирающем обороты флирте.
Мои пальцы путаются в светлых волосах. Глажу и утешаю, пока Робб — осторожный, я знаю, насколько тактичным и мягким в такие моменты он может быть — урчит, помогая привыкнуть. И лишь после, когда они находят единение, проскальзываю в рот Джейме — для начала большим пальцем.
…после он просит. Говорит, глядя прямо на меня, что хочет ещё.
И я не могу ему отказать. Сделка есть сделка.
Да?

Зачем ты пришёл.
Пункт на полтора ляма выполнен, можешь спать спокойно. Перестань делать вид, что ты здесь и для меня тоже: всё это для Робба, я просто фон. Ты слишком умён, чтобы этого не понимать. Твоё внимание должно быть направлено на него, способного воспринимать происходящее правильно. Ровно как задумано.
Знаю, ты хотел как лучше. Отрабатываешь по полной программе, заодно самого себя этим подстёгивая. Богатенькие ублюдки заставляют чувствовать себя вещью — ты протестуешь, обнажая такие грани человечности, которых прежде в себе, может, и не видел вовсе. Твоя форма бунта, да? Покорности в условиях соглашения не было.
В этих блядских условиях многого не было, что происходит, но это и логично. Не было договора на сотню пунктов с подписями и печатями. Было предложение и обещание, не подкреплённое ничем, кроме аванса. И ты делаешь всё, чтобы свою часть мы выполнили, потому что эти бабки тебе нужны как никому другому. Теперь я точно знаю, на что, и без единой озвученной цифры могу прикинуть, что на повторную операцию — по крайней мере, именно такую, которая бы избавила тебя от постоянных напоминаний локтя — тебе всё равно не хватит. Надеешься на чаевые, если перевыполнишь план?
Кусает горькое за язык вперемешку с табаком, но Джейме не заслужил моего срыва. Он ничего плохого не сделал. Наоборот, старается как может. Настолько, что я прокручиваю в голове самые разрывающие фрагменты из «Триумфальной арки». Ты этого добивался, Робб? Чтобы я на собственной шкуре понял концепт? Ослабил ошейник, разрешил тебе падать в кого-то ещё, при этом не уходя. Чтобы ты мог беспрепятственно развлекаться, не уничтожая того немногого, что между нами ещё осталось.
Мне ведь правда показалось, что Джейме склеивает нас. Методично и осторожно находит утерянные фрагменты и расставляет их на положенные места, придерживая крепкой ладонью, пока они не застынут в правильном положении.
Ни одно моё злое слово не исправит произошедшего, поэтому я позволяю эти объятия — не столько ему, сколько самому себе. Вжимаюсь в него спиной, безмолвно предлагаю разделить сигарету. Усилием воли очищаю голову. Если закрыть глаза, можно снова представить, что всё это по-настоящему. Выбор-то какой? Если я не упаду обратно, оставшиеся дни обернутся адом, и я обязательно что-нибудь испорчу. Может быть, правильнее всего заплатить ему сейчас и выгнать нахер; проблема в том, что мне это ничем не поможет, — мне не поможет ничего — а отбирать уже обещанный Роббу подарок бесчеловечно.
К тому же, он так расстраивается, когда его многоуровневые манипулятивные схемы рассыпаются в руках. Увлекается деталями, настолько влюбляется в свои безумные планы, что начинает в них верить искренне. И, как следствие, совсем не продумывает запасные. Будь я на месте его бизнес-консультанта, уже бы десять раз уволился. Моё почтение вашей выдержке, месьё Кассель.
— Проснёшься, — улыбаюсь едва заметно, но тепло. Как будто на самом деле верю, что он говорит искренне, а не просто нашёл между моими рëбрами очередное удобное место для крючка. — Только не завтра. Я действительно снова работаю, нужно многое наверстать. Потерпи чуть-чуть.
Завтра я приеду в офис на полчаса раньше открытия. Проведу в работе весь день, не позволяя себе ни расслабиться, ни переключиться, потому что знаю: мысли с привкусом гари одолеют меня сразу, как только я дам им такую возможность. И я её не дам. Перед уходом не поцелую целую ни одного из них, просто оставлю спать, выскользнув из номера бесшумной тенью. Ближе к шести вечера напишу, что задержусь надолго, чтобы не ждали напрасно. Вернусь к четырём утра, пьяный в дым, заползу к ним в тëплое, стараясь никого не потревожить. Ткнусь в плечо Джейме, как утыкаюсь сейчас, и буду представлять — на этот раз осознанно, по собственной воле — что мы гнездимся так в Дрездене. Буду прокручивать в голове каждое мгновение, заставившее меня поверить в несбыточное, чтобы убедить себя, что я слишком остро отреагировал на нервную шутку. Что ему на самом деле может быть не всё равно.
Это будет завтра.
Сегодня я засыпаю с мыслью, что через три дня всё закончится. Для всех, кроме меня.

- Империи? - хмыкаю, ведя кончиком носа вдоль округлой линии лба, - значит я просыпаюсь с императором. Мне называть тебя Ваше Величество или мой король будет достаточно?
Шучу и дразню, на ответе зажимаю волчье ушко зубами пока не запищит и не завозится. С ним так легко и понятно, будто бы так было всегда. Будто знаю, как с ним надо, говорю и шучу свободно, а каждой реакцией умываюсь, упиваюсь и окунаюсь в эту правильность с головой, погружаюсь до затылка. Чуть нависаю, опираясь на локоть и по очереди нажимаю кончиком пальца на каждый темный след вдоль его плеч и ключиц, отправившие мчащегося чернильного волка в звездное небо, заключаю назидательно.
- Ле-о-пард, - волчик, естественно, удивленно моргает, ведь как так? Он же волк! - Пятнистый. - Бупаю в нос и наблюдаю фырканье. Кажется, он даже тяфкнул чуть-чуть или издал звук похожий на то. - Теперь твой волк мчится среди звезд.
Звездный волк. Забавно и с наледью тоски, что тает от лучей солнца в моих руках.
- Для начала мы позавтракаем в одном месте, а потом покажу еще кусок богомерзких Штатов. Как на счет второго дня прогулок?
И только в душе понимаю, что на сам вопрос про планы не ответил, а принял должным тот факт, что это время мы проводим вместе. Вдвоем весь день. До вечера, когда вернется Янкель и присоединится к нам. Три счастливых дня будет у меня и использовать я намерен их на полную катушку, купаюсь не в воде, а в тепле. В них обоих. И, может быть, мне удастся сделать еще одно тайное фото, которое останется со мной, когда не останется никаких "нас".
Тех самых, что и есть-то только в моей голове.
Собираемся быстро и выскальзываем из нутра дорогого отеля на грязные тесные улицы.
- Сейчас будет треш-контент. Когда ты последний раз был в метро? Так вот забудь свой опыт. Никто не знает места ублюдошней, чем подземка.
Утрирую, безусловно. За последний десяток лет ситуация изменилась в лучшую сторону и вероятность того, что тебя угандошит в размалеванном граффити вагоне бомж-наркоман за пачку сигарет уже очень невысока, но страшилки рассказываю со всей серьезностью. Наблюдаю за реакцией. Смеюсь. Поясняю, что это было давно. Получаю обиженный тяф и тычок под ребро, на что перехватываю лапку в свою и крепко сжимаю.
- Я не дам тебя в обиду. Ты под моей защитой. И вообще, на себя посмотри. Сам кому хочешь наваляешь. Янкель по-любому от тебя отхватывает, когда включает противную суку, да? А меня заборешь?
Слушаю, смеемся вместе, выпрыгиваем из вагона и не могу удержаться от подначки кудрявого песеля. Выставляю ладони перед собой, слегка согнутые и подначиваю: ну-ка покажи удар. Волк вертится, бьет в полсилы, но я дразню сильней, провоцирую и вот мы уже возимся со смехом и пыхтением, пока нас не окликает дежурный по станции и не грозится вызовом копов.
Убегаем как школьники.
- Блин-чи-ки, - торжественно объявляю с набитым ртом, роняя на шатки стол огромный поднос с нечеловеческим количество еды. - Это закусочная не имеет звезд Мишлен, но Мирри Маз Дурр натурально ведьма, а не повар. Готовит так, что башню сносит. Да, милая, я о тебе говорю.
- Обожаю тебя, детка, - с ближневосточным акцентом кричит мне из кухни пожилая женщина и скалится золотыми цыганскими зубами.
- Нет, я тебя, дорогая, - посылаю ей воздушный поцелуй и щедро поливаю блин Робба взбитыми сливками. - Значит, сейчас я буду учить тебя правильному поеданию ее шедевров. Начинаем с клубники, сливок и этого соуса...
Золотистый живот румяного панкейка топит на себе кубик сливочного масла. Липкий янтарь меда растекается по сливочному озеру , покрывая и без того совершенный рельеф тонким слоем сладкого золота. а поверх - струйки, совсем немного, но обязательно - нити кленового сиропа. Настоящее солнце в тарелке. Как залив в полдень, когда на волны смотреть больно от блеска волн.
- Это ты, - заканчивая свой рассказ и убирая десертную ложку в сторону, пододвигаю тарелку к Старку. - Все время, что тебя знаю, ассоциировал это блюдо с тобой. Попробуй.
И наблюдаю, как только что пищащий от бананово-нутеллового блинчика Робб берет в лапки приборы, готовясь к дегустации.
- Секунду, - кончиком большого убираю мазок пасты с его нижней губы и тут же слизываю сам. - Вкусный.
Подмигиваю.

До чего же... Органично. Пиксельный набор данных, что крадет души и сохраняет в моменте, но я смотрю не на качество изображения и цветопередачу, а на нас двоих. Селфи, на котором мы улыбаемся и я наклоняю голову сильно в бок в то время как он тянется ко мне - так естественно, так правильно и складно, что у меня жмет под ребрами и стучит там же со всей силы. Кусок памяти что останется со мной. Кусок реальности, которой не может быть. Не фотошоп. Правда в цифровом формате не в аксессуарах и куртке, а моя реальная носатая морда рядом с его улыбчивой мордахой.
Останется. Со мной. Скину. Сохрани то, сохрани. Прошу. И фотографии на телефоне Янкеля. А он сохранит их?
Отложит в папку "мужики для развлечений" где создаст подпапку "NY, 07/18 - 07/25". Добавит ли хотя бы "J.L." в название или будете перелистывать перед камином скучными зимними вечерами и играть в игру "вспомни имя этой игрушки"?
Не важно. Я переживу. Потом, не сейчас, сейчас все другое. Сейчас я с готовностью киваю на предложение посетить роботу Старка и даже добавляю небрежно, мол, вот и проверим настоящий ты миллионер или не успев войти в офис получиш нагоняй от начальства и требование принести кофе да сдать квартальный отчет.
Нравится его дразнить. Ласково. Естественно. Будто знаю его давно-давно. Но "даавно-давно" историю мне внезапно рассказывают и она косвенно касается меня. И очень лично одновременно. Сжимаю теплые пальцы в ладони, представляя молодых и скандалящих, постоянно выясняющих отношения парней, что экспрессивно расходятся и жарко сходятся, пытаясь успевать соответствовать ожиданиям родителей, найти свой путь, воспользоваться возможностями и сохранить друг  друга. В самые гормональные и острые годы молодости. И лев Святого Марка стал их персональным усмирителем, примирителем и отдушиной, клеем, что не даст им развалиться на куск...
Замираю. Долго рассматриваю фото на котором Бёрк в длинном шарфе по самый нос и Старк в туристической яркой кепке с названием города улыбаются, когда за их плечами высится каменный лев.
- ...мог бы летать, если бы не был сделан из камня, - произношу я вслух.
" Для кого-то надежда, и если бы он знал, чем заслужил это бремя" - продолжаю в своей голове. Мои фото будут в другой папке. Она будет называться "клей" и то, если повезет существовать оной. Никто из пациентов не хранит фотографии своих врачей, даже если те спасли их жизни.
- Вы очень красивые, - останавливаю себя, когда чуть глажу край рамки яблокофона и тут же щелкаю пальцем по экрану, переводя тему. - Я так и представляю вашу какую-нибудь фрау Хелен, что грозно и эмоционально бормочет проклятия со всеми интонационными штампами разъяренной немецкой училки, пока метелкой обмахивает твою коллекцию статуэток и гальки с побережий.
Изображаю длинную эмоциональную ругань на злом языке, хмурю брови, корчу рожу, упираю руки в бока и насупливаюсь, пока Старк хохочет в голос. Я мастерски умею переключать темы и переключать тумблеры настроений даже сам себе.
Сцена на входе и вовсе восторгает. При первых репликах вздергиваю бровь и с любопытством смотрю на Робба, а после, едва сдерживая смех, максимально нейтрально бросаю, что кто-то получит штраф за потерю имущества компании, а там и премии не видать.
- О, поверь, я не заскучаю. Да и печеньки вкусные, - сюрпая кофем киваю, вновь спуская очки на переносицу и провожая взглядом удаляющиеся фигуры вздыхаю. Действительно владелец компании. Миллионер. Я так легко им поверил даже ни разу не загуглив их имена и названия компаний. Будто бы точно знал, что меня не обманут. Меня и не обманут. Все будет честно по договору.
Ничего лишнего.
- Оу, извините, - тощенькая девочка пытается меня обойти, но останавливается и идет пятнами, когда поднимает голову и смотрит на меня. Да что смотрит. Пялится. Да, одетый в серьезные шмотки я действительно смахиваю на Джейсона Дина или того же Суэйзи, есть такой момент.
- Привет-привет. Кто такая?
- Эм... Дейзи.
- А фамилия? - сюрп.
- Дейзи Мормонт.
- Оу, Мормонт, помню-помню, - корчу задумчивое ебало, - отдел аналитики, если не ошибаюсь?
- М..маркетинг,  - бледнеет девочка.
- Точно. Тогда не моя, а жаль, симпатичная ты, Дейзи, - подмигиваю.
- Простите, а вы...
- Новый начальник отдела аналитики, моя фамилия Мартелл. Вот заступаю в должность, осматриваю владения.
- Огооооо, а что, Джон больше...
- Увы, кадровые перестановки. Мистер Старк мне как раз проводил экскурсию. Набирает новую правленческую команду и я первый из свежей крови. Грядут перемены, Дейзи! Хорошего тебе денечка.
- И... И вам, мистер Мартелл.
Вот Оберин бы охуел, узнав, что из сомелье он стал аналитиком. Необычайно довольный собой, я снова сюрпаю кофе и топаю на кухню, где на те самые крутые печеньки позарились двое пухленьких задротов в очочках.
- Привет, солдаты, че как?
- ....здрасте, - еле еле сцеживает один из задротов, а второй пытается слиться с холодильником.
- Че, тестеры?
- Угу, - кивает куда-то в микроволновку один из них. Бля, ну айтишников за километр видно, прям клеймо.
- Заебись. У меня времени мало, так что слушайте сюда. Готовьте синк на 17.00, собирайте отряд, буду вводить в курс дела. Я мистер Болтон, ваш новый начальник, будем смотреть показатели и обсуждать уплотнение отдела.
- Нач... А ...
- А Крис не вернется из отпуска?
- Крис встретила парня из Эмиратов и начала жить свою лучшую жизнь, потому Старк назначил меня разгребать ваше дерьмо. Видели же как он мне все тут показывал.
- ...у него же невеста...
Блять. Кристофер наверное.
- Если бы я встретил парня из Эмиратов, то тоже бы начал жить свою лучшую жизнь. Короче, 17.00, готовьтесь.
- А мы ниче и сделаем, это к Роуз...
- Что за Роуз?
- Секретарь.
- Где найти?
- Там.
- У вас слова платные что ли?
- А?
- Забейте, понял. И хватит есть на рабочем месте, бегом работать и готовиться, я не шучу!
Печенье они мое жрут. Сюрп. Мне начинает нравиться эта игра. Улыбаюсь и еле сдерживаю смех. Банку с печеньем зажимаю подмышкой и иду искать эту самую Роуз. Начинать, конечно же, надо с секретарши.
Через двадцать минут работа ожидаемо встала. Точнее нет. Вскочила, забегала, завертелась. Захлопали двери и заметались люди, поднялся гомон и стаи людей сбивались вместе,. чтобы осудить перемены во всех отделах. Прокололся я ровно один раз и то, совершенно по тупому, когда в курилке представился скучному безэмоциональному мужику новым главным архитектором.
- Главный архитектор это я.
- Хм, - аж завис тогда, затушивая сигарету, - я думал вы вообще из матрицы не выходите.
Он точно главный архитектор, потому что никак не отреагировал ни на мою шутку, ни на мой уход. Возможно я просто не состою из нулей и единиц, а возможно в матрице случился сбой, но это все я обязательно расскажу Роббу. Обязательно, со всеми шутками и подробностями, особенно, когда он меня вытащит из каморки безопасника, в которую меня приволок главный безопасник и уже пятнадцать минут ебет мне мозг на предмет того, кто я.
А я каждый раз представляюсь другим именем, не имею с собой документов и паясничаю, как в последний раз.
- Спасибо за отличную работу, мистер Шарп. У моего друга специфическое чувство юмора, - с каменным лицом выговаривает Старк, когда забирает меня и мы оба едва держим покерфейсы, пока идет по коридору до лифта. И едва закрываются двери ржем до слезливой истерики.
- Его еще ЭЗОФ зовут, прикинь? ЭЗОООООООФ! Че это за имя такое? Я прям там чуть не порвался, когда он представился и допрашивал меня. Угрожал мне полицией, статьями и уголовным кодексом. Пиздец он серьезный, блять, Робб, как ж это....
Приходим в себя уже на скамейке в квартале от офиса. Долго рассказываю про пранк и слушаю про его последствия. Затем предлагаю продолжить наш променад и вызываю такси до нужного адреса. В машине, конечно же, показываю из окна места и комментирую историями из своей жизни и жизни города. В машине, конечно же, незаметно сплетаем пальцы и поглаживаем друг друга большими.
Город большой, город живет и дышит. гуляем по Бродвею и фоткаемся с аниматорами, заходим в какие-то магазины и национальный музей, где корчим рожи картинам и передразниваем бюсты президентов. Пристаем к прохожим с глупостями, фоткаем смешных собак исмеемся над городскими сумасшедшими в диких нарядах. Дурачимся и слоняемся как слоны, оказываемся у спортивной студии, где проходят бои и я рассказываю про Роберта и его карьеру. Недалеко от элитной стрипухи курим и я вещаю о Бронне. В сквере у престижной школы ударяюсь в истории школьного детства и обучения в Гарварде, у полицейского участка... Ну понятно. За обедом в ресторане гуглю Серс и показываю обложки пика ее карьеры, фото дефиле. Да, близнецы. Да, показал бы, как выглядит сейчас, но это тоже осталось в памяти кирпича, что ждет реанимации в номере. после проходим еще несколько кварталов, но теперь уже я расспрашиваю Старка о его детстве и учебе, узнаю, что он старший из ПЯТИ детей и любимый мамин сыночек.
- А это очень заметно, - но в подробности своего вывода не вдаюсь даже когда он снова ворчит, вьется и тюкает меня в плечо кулаком. А потом мы доходим до...
- Парк аттракционов! Простой, дешманский, не Диснейленд, но пока я покупаю тебе сладкую вату, беги брать жетоны на все-все агрегаты. Будет охуенно, - и в качестве гарантии водружаю ему на нос красные стекла авиаторов.

Все по-классике, как всегда. Аттракцион "померяйся силой" лупим трижды, где Робб все пытается меня переиграть и да, в третий раз в ему поддаюсь, прикидываясь, что устал. Комментирую, что если бы Янкель был с нами, то отказался бы участвовать категорически и мы оба знаем почему. на американских горках летаем с визгом детей, поднимаем руки и орем во всю пасть на мертвых петлях, оглушенные ревом вагонеток и воплями остальных, а когда вываливаемся, то еще долго не можем отдышаться и прийти  в себя. Еще одна экстремальная карусель, а потом какая-то вращающаяся ебанина, что еще падает с огромной высоты доводит нас до понимания, что хватит экстрима. Ну ладно, меня. У Старка горят глаза и хочется еще, но признаюсь честно, что будет обидно сдохнуть в сорок от инфаркта. Поэтому мы садимся в карты и мчимся по извилистой трассе друг за другом. Альтернатива такая себе, но уже легче. затем комната страха, гле больше ржем и орем чисто по фану. Руку из своей не выпускаю все равно, предупредив заранее, что если будет страшно, то может жаться ко мне. И что спасу его от особо заебывающих злодеев, но вместо этого с одним из аниматоров в костюме ржем вместе,, потому что он споткнулся и ебнулся, тем самым прокалываясь. Вот так мы подружились с Фредди Крюгером.
Надеюсь, ты об этом всем ему расскажешь. Когда-нибудь.
- Нужно пополнить коллекцию твоих сувениров и добавить вашей фрау Хелен поводов для ненависти, - тяну за собой уже слегка одуревшего от эмоций Робба в сторону тира. - стрелять умеешь? Я научу, давай, нам надо выбить вам обоим презентов.
И... стреляю я так себе. Незаметно, как мне кажется, тру локоть, что даже от игрушечной отдачи заходится скрипом, но с левой я не умею.
- А разговоров-то было, да? Вот такой я ба-ла-бол, - жму плечами, даже не сильно сетуя на сбитый прицел и фальсификацию всего развлечения. - Новичкам везет, так что твоя очередь. Давай покажу.
Это интимно. Это, конечно, слегка провокационно, но мы в НЙ, тут можно все и даже чуть больше. Обнимаю Робба со спины, направляя его руки с зажатым пистолетом, помогаю прицелиться и даю несколько советов из "той" жизни, которая была так далеко.
Бам! Бам! Бам!
- А я говорил! Красавчик! - верещу и присвистываю. хлопаю в ладоши в поддержке, как будто мне пять или максимум пятнадцать, но Робб высекает 9 из 10 с первого раза. Предупреждаю скучающего работника, что у нас куча бабок и без призов мы не уйдем, а парень со мной вообще-то в Ираке снайпером был. Двадцатисемилетний Робб смотрит на меня с вежливым удивлением, но мужик, кажется, проникся. А может решил не связываться  с контуженным (со мной) и позволяет нам развлекаться. За стрельбой время летит стремительно и вот, долгожданная выбитая Роббом 10 из 10, на что нам вручают.... крошечного китайского пластикового котенка с уродливым окрасом.
- Э, стоп. Так вообще не пойдет дело. Вон же главный приз, - показываю в сторону огромных мягких игрушек с наклейками, что эти ребята достаются самым метким.
- Это за серию побед. Выбить десятку десять раз подряд.
- Че?
- Ага.
- Это где написано такое?
- А вот тут, - и показывает крошечную надпись кривым почерком и явно гелевой ручкой от руки на нижней части картонки. Я оборачиваюсь к Роббу и успеваю уловить это. Он уже выбрал себе фаворита. Смотрит на него с тоской и грустью, а потом на меня и не успевает сморгнуть.
Твою мать.
Никогда. никогда больше такого излома бровей. Никогда больше такого выражения этих глаз.
- Пусть это будет самая большая боль в твоей жизни, - неразборчиво бормочу, наблюдая, как он вертит в ладони этого уродливого котенка.
Господь, если ты есть. Пусть это будет самым трагичным моментов в жизни этого волчонка. Пожалуйста.
- Минуту, я на чай дам ему, - разворачиваюсь, возвращаюсь к этому кренделю и подтягиваю его к себе за ворот.
- Я копов вызову!
- Тиха, блять, - цежу максимально вежливо, хотя хочу его разорвать прям здесь. - Значит так. Сейчас ты резко меняешь свои сраные правила и даешь ему лучший приз.
- Так нельзя!
- Можно.
- Ты че, первый придурок, что пытается наебать систему? Я щас позову охрану и тебя выпроводят, умник.
- Окей, я куплю у тебя любые две игрушки. Сколько за ту большую хаску?
- 500 баксов за штуку.
- Ты охуел? Ему красная цена полтинник. 1200 айфон последний стоит!
- Вот и покупай тогда своему бойфренду айфон, раз нет денег на игрушку, а от меня отъебись. Чел, серьезно, я щас нажму на тревожную кнопку.
- И пока у меня будет 4 минуты до прибытия ГБР я сломаю тебе ебало и довольный уеду отдыхать в Алькатрасс, а ты всю жизнь будешь жрачку через трубочку сосать.
- 500 баксов.
- За обе?
- За обе 1000.
- Дави свою кнопку, тебе пизд...
- Семьсот и вали нахрен отсюда.
- Уебок. Гони номер.
Под кадыков скребется гадливое, что если бы не аванс от "парней из Эмиратов", хуй бы я чего добился. Покупаю им подарки за их же деньги. Почти ненавижу себя за это, почти готов отказаться от этой сраной идеи, когда слышу.
- Эй, мистер стрелок! Мистер выбивший 10ку! Вернитесь, пожалуйста! Я когда вносил вас в учет участников за день, обнаружил, что вы - юбилейный клиент, тысячный! А это значит, что для вас действуют правила супер розыгрыша!....
... выражение восторга и счастья на лице Старка стоит всех моих моральных позывов и метаний. Скорее всего он все понял, не дурак же, но он так тискает эту огромную собаку, что в половину него самого же, наглаживает, смотрит, смеется и едва не подпрыгивает, ну сам натурально довольный песель. Приз для Янкеля мы выбираем уже вместе и, обвешанный игрушками так, что самого волчонка почти не видно, Робб счастливым хвостом устремляется дальше. Я отпрашиваюсь отлучиться, оставляя довольного Роббушку знакомиться с новыми друзьями на скамейке, а сам сворачиваю не в уборную, но возвращаюсь довольно скоро.
- А теперь - колесо обозрения. Вид на город будет невероятный.
В кабинку забуряемся весело, раскладываем игрушки рядом с собой, а садимся напротив друг друга. Чуть скрежещет и поскрипывает небольшой железный короб в яркой зеленой краске, поднимает нас неотвратимо вверх, демонстрируя залив и восхитительный вид на постепенно погружающийся в сумерки город. Робб смотрит на закат. Я смотрю на Робба. Зачем мне закат, если есть телефон с закатом?
Не, хватит врать себе.
Зачем мне закат, если есть Робб Старк.
- Я не помню когда так веселился. Потрясающий день. Спасибо тебе за него, - его ладони обе оказываются в моих. Глажу костяшки, чуть массирую пальцы. - Все мое знакомство с вами двумя, с тобой... - нет, я не скажу, не посмею, это ни к чему. Я смотрю в эти огромные голубые глаза и тону в них бесконечно. - Я рад, что мы трое встретились. И...
Что-то грохочет, нас дергает, я едва не слетаю с лавки на откинувшегося на спинку скамьи Робба и успеваю затормозить лишь в последний момент. Движение останавливается, кабинка качается, раздаются возгласы со всех сторон, ниже, в основном, мы почти на высшей точке.
- Да блять, ну вот какого.... Что-то вечно, конечно, не следят за...
Но что-то происходит. Ощутимо на уровне загривка, вставших волос на руках. Инстинктивно меняется что-то.
Нет. Меняется все.
- Робб?

- Робб? Тебе плохо? Сердце?
У меня холодеют пальцы и горит лицо, пульс ебошит прямо в виски и слегка идет темными пятнами зрение. Я боюсь. За него - боюсь так, что приходится проморгаться. Мы на высоте, отрезаны от мира, в замкнутом пространстве. Хоть обзвонись неотложек, они сюда как залезут, на вертолете прилетят?
Он не может говорить.
Блять, нет, нет, ты же такой молодой, только не это!
- Робб, пожалуйста. дыши, Робб. Робб, попробуй поговорить со мной. Подними левую руку! - вспоминаю кусками в лихорадке бьющимся на панике мозгом.  Хватаю его предплечья, тянусь к нему, мысленно включая все свои скудные медицинские знания, слежу за уголком губ. Не перекашивает. Руку поднимает, хоть и не сразу нужную, на немного, но тут же роняет обратно и выдает порционно.
- Клаустрофоб... - выдыхаю малодушно облегченно. Начинаю дышать сам, отпускает подскочившее давление. - Чтож ты не сказал, малыш...
малыш? Не до того, не сейчас. В моем тоне золотится мед и тянется клейкий кленовый сироп, в моем голосе топленое масло. Сначала делаю три глубоких вдоха сам, полностью возвращаясь в реальность. Потом буду удивляться своего почти истерического страха за жизнь Робба Старка.
Нет. Не буду. Этот страх теперь со мной навсегда как и необходимость быть уверенным, что он в порядке.
- Постарайся глубоко дышать. Глубоко и максимально медленно, - говорю немного, медленно, но четко, наглаживаю его ледяные руки, сжимаю и растираю. Неудобно. - Закрой глаза, да, закрой, так легче. И дыши. Такие штуки бывают, заклинило, это ненадолго, они разберутся с этим очень скоро и запустят его. Такое бывает, это безопасно, просто надо чуть-чуть подождать. Немного.
Ну да, иногда это занимает до нескольких часов. Пока приедут спецслужбы, пока снимут всех по очереди.
"Уважаемые посетители! Произошел перебой в работе аттракциона. Просьба сохранять спокойствие, не раскачивать кабины и не пытаться покинуть их самостоятельно. Мы работаем над устранением неполадок, сохраняйте спокойствие!"
- О, сохранять спокойствие, да? У них все схвачено, это вот-вот закончится.
Ну да. Ты не спокоен? Успокойся. Тебе страшно? Не бойся. Переживаешь? Ну не переживай. Это же так и работает, ага.
- У тебя паничка, да? Паничка, это похоже на то. Осознай это. Приступ, такое бывает, он случился сейчас, с тобой, здесь.
Стараюсь заговорить. Стараюсь объяснить, внушить, донести.
- У Шаи бывают, она мне про них рассказывала и одну переживал вместе с ней. Я знаю, что делать. Ты не один, мы справимся. Вместе сейчас справимся, понимаешь? Ты не один. Ты со мной. Я с тобой. Мы вместе.
Неудобно край. Встаю перед ним на колени, размещаюсь между его и приникаю к нему всем телом, наглаживая теперь и дрожащие плечи, и часто вздымающуюся грудь, и руки.
- Тебе надо заякориться. Сосредоточиться на чем-то одном, осознать это. Дыши, мой хороший, дыши. Подумай о Янкеле. Опиши его. Опиши, как он выглядит, как двигается, как говорит. Не можешь говорить - подумай. Мысленно. Мысленно обратись к нему. Какой у него голос, как торчат его волосы, как играет свет в его глазах, как он мягко улыбается. Дыши и описывай в своей голове Янкеля. Или меня.
Я дышу вместе с ним, подстраиваясь под его ритм и сокращая скорость выдохов и вдохов. Голову, щеки, подбородок, беру в ковш ладоней лицо, прижимаюсь своим лбом к его. Дышу вместе с ним.
- Я с тобой, Робб. С тобой все будет хорошо, когда я рядом с тобой.
Блять.
Не надо.
Я пожалею об этом.
- С тобой ничего не случится, когда я рядом. Ничего не бойся в моих руках.
Лучше бы у меня случилась паничка. Лучше бы мне не слезать с этого блядского колеса.
- Ты в полной безопасности, когда я рядом. А я рядом. Ты чувствуешь меня?  Малыш, ты чувствуешь?
Все, что угодно, лишь бы ты был в порядке.
Я сделаю все, что угодно для ради тебя.
- Малыш, я с тобой, - я открываю глаза сам и вижу, что он смотрит на меня тоже. Близко так, что я отдаю ему свое успокаивающее мерное дыхание. Без остатка. Забирай. - Я не оставлю тебя. Не бойся.
Я целую его со всем страхом, который испытал за эти минуты незнания что с ним. Со всей нежностью, что он вызывает во мне своим выражение растерянности на своем потрясающе красивом лице. Со всем стравливаемым и сдерживаемым нетерпением, что гасил в себе все эти дни. Со всем тлеющим в груди чувством, что не могу вырвать из себя. Что заставило меня скорбеть о потерянном фото. Считать оставшиеся дни. Жалеть, что не встретил раньше, что я тот кем являюсь, что ничего нельзя изменить.
Я целую Робба Старка в его мягкие, горячие, пересушенные паникой губы и забираю из него его страх, выпиваю, вычерпываю языком и движениями рта. Обнимаю и прижимаю к себе как могу, пряча от всех ужасов, страхов и фобий мира. По губам, по носу, лбу, вискам и подбородку, по прикрытым векам и снова, снова в ищущие меня губы, снова тону навсегда на дне этого бездонного озера, из которого уже никогда не выберусь.
Я целую Робба Старка в залитой закатным солнцем кабинке колеса обозрения так, как буду вспоминать теперь до самого последнего вздоха.

Тает под пальцами дрожь, наполняется теплом холодная кожа. Черное солнце, получившее сбой в работе, выправляется, вновь запуская обороты, понемножку вставая на рельсы. Песочный берег накрывает волнами тепла и ласки, отступает напряжение, надсадным звоном вибрирующее в мышцах. Легче дышать. Во все легкие, расправившееся крылья.
Я так этого хотел.
Это у меня, видимо, все это время была паничка, и только поцелуи  и ласковый шепот Робба Старка меня спасли.
- Не отпущу, - коротко и четко. Клятвой, обетом нерушимым, законом. И снова тонуть. Вода прозрачна настолько. что даже на глубине, в вихре пузырей, видно солнце на небе. небо такое же голубое, как эта воды, это все окроплено золотом солнца, играющим в твоих кудрях. Они отдают рыжиной и вообще оказались темно-шоколадными. А я и не замечал раньше.
Я столько не замечал, пока не целовал тебя, Робб Старк. Пока ты не жался ко мне, не искал защиты в моих руках, пока не ласкался о мое лицо своим. Я будто сейчас только очнулся от забвения, в котором не был собой, спал, не понимая, кто я и где я, что делаю и зачем вообще ногами шар земной толкаю. А теперь знаю зачем.
Чтобы ты был в безопасности.
Подо мной проламывается земли и похуй. А нет, это кабинка качается и приходит в движение да и все равно похуй. Скоро мы опустимся вниз и все закончится. Шок-терапия, приведение в чувство, якорь. Но это же не так, да? Не закончится? И пока его пальцы оглаживают мое лицо, а мои зачесывают бережно и аккуратно его кудри с лица на затылок, он благодарит меня за спасение. Объяснение умалчивание щемит и так оправдывает его, что даже могу улыбнуться. Прощаю все. И даже то, как потом буду себя ненавидеть, и что это было только средством. а когда мы окажемся на земле, то....
Не закончится. Еще один поцелуй Робба Старка красноречивее любого ответа и обещания.
Вылезаем из кабинки спешно, я снова вручаю волчику обе игрушки, а сам обнимаю за плечи и больше не выпускаю из-под крыла. Я рядом. Все хорошо, все закончилось.
Все начинается.
В такси не выпускаю из объятий, держу в кольце руки вместе с обоими зверятами и даю убежище теплому носу в изгибе своей шеи, пока поверх кудрей слежу за тающим солнцем на крышах потока машин. Малыш играет пальцами с авиаторами, висящими у меня на вороте и, наверное, рассматривает в них что-то свое.
У меня осталось два дня и хвостик. Я не буду жалеть заранее. Нет, не так.
Я ни о чем не буду жалеть.
И что самое удивительное - как будто услышав мой поток мыслей и привычно бесцеремонно вторгаясь в него, обозначается фигура Янкеля - нет ощущения. что я перетягиваю на себя. Что я исключаю его. Выбираю между ними двумя.
- Он задерживается на производстве допоздна, - тихо сообщает мое солнце (мое?), гася экран мобильного.- Просит не ждать и ложиться без него.
- Очень жаль.  Но мы все равно его не послушаем и дождемся.
- Угум, - кивок тепла чуть бодает меня в подбородок, с готовностью и будто облегчением. Мелькает мысль, что мне Бёрк ни разу не писал и дело не в телефоне и симке. И глупо как-то, они же семья, а я вообще тут сбоку. Клей, терапевт и все такое. Но это тоже тает вслед за вернувшимся выдохом тепла мне под кадык и урчанием угнездившегося в лапах. Нежный, мягкий, спокойный и жмущийся ко мне, так откровенно и честно ищущий защиты. Мой.
Мой? Я вот твой.
В номере пропускаю солнце первым, даю возможность разуться и разложить друзей в кресле. обнимает их лапами друг с другом, а когда оборачивается ко мне... Да, я уже тут, я уже снова нахожу его губы своими, снова прижимаю волчонка к себе, зажимаю в кольце руки не отпускаю. Не отпущу. Я обещал и продолжаю обещать. Нет. давать клятву.
И клянусь, когда череда поцелуев набирает силу, когда сменяются прикусами мягких губ, когда высекают первые сдавленные выдохи. Клянусь, когда очерчиваю губами скулы и щеки, спускаюсь на шею в ласке, а не страсти. Когда лезу под его футболку руками, оголяя это прекрасное тело, стремясь неторопливо, но безапелляционно добраться до него. Клянусь, когда мы не доходим до кровати совсем немного и стягиваем шмот друг с друга уже на полу, наполовину на паркете, наполовину на ковре, а я целую его и не могу нацеловаться. Не могу не раскатывать его имя на все лады. Звать. Бесконечно звать по имени. Забирая ртом резкие выдохи с поджимающегося в лихорадке вздохов живота, трусь лицом о темную дорожку волос и вдыхаю, не могу наглотаться запахом этой теплой кожи, этого живого, крепкого, нежного, любимого тела.
Любимого.
Я впервые за все это время занимаюсь любовью с Роббом Старком и жрать себя за непозволительно долгий к этому путь буду потом. Сейчас я буду его любить.

- Не говорил, - хмыкаю и нажимаю кончиком пальца прямо в кончик носа, - от красивого слышу.
Это не измена. Это не попытка увести его. Это не выбор. Это то, что должно было произойти. Если бы в этой кабинке оказались мы трое, то сейчас и валялись бы на смятых шмотках на полу тоже мы твое, с болящими губами от взаимных поцелуев. Нет. если бы Янкель был с нами, он бы не пустил Робба в это колесо. Мне жаль, что его не было с нами и волчонок испытал чудовищный стресс, панику и все прелести приступа. Взвешивая на ладонях оглушительное счастье момента сейчас, под струями душа в тесных объятиях и спокойствием Робба, я выбираю его. Я всегда хочу выбирать его. Но если бы Янкель сейчас был с нами, я целовался бы и с ним. И занимался с ним любовью.
Но сейчас я с Роббом Старком и все, что переливается через край, обращено только к нему. Без остатка.
- Ну найди, - давлю смех в кулаке, пытаясь оставаться серьезным, когда голожопый волчонок мечется по номеру, чешет кудрявую голову, птешно упирает руки в бока и едва не кыс-кыскает, пытаясь найти пропажу. Очаровательный, дурашливый, смешливый. Сексуальный до тяжести внизу живота, но надо сделать перерыв. Делаю пару глотков воды из стеклянной бутыли с прикроватной тумбы, а сам растекаюсь по кровати довольным котом, аж ногу сгиба, как хвост, пока слежу взглядом за поисковой операцией.
А сердце стучит на одном ритме "мой-мой-мой-мой".
- Господь, Робб... Ты с ним как с котенком, - не удерживаюсь от умилительного комментария, пока с каким-то благоговейным трепетом и умилением наблюдаю за уговорами техники. - Кажется я стал свидетелем того, как действительно работают с техникой компьютерщики.
Не кусаю, не ерничаю, не стебу - мой тон можно на хлеб намазывать вместо джема. Пока колдует и возится с кнопками волчонок, я глажу его голое плечо, расцеловываю влажные после душа кудри, трусь о них щекой и дышу. Дышу им. Вседозволенностью. Необходимостью вот так быть с ним.
- Было бы хорошо. Там есть важные фотографии, - комментирую осторожно, внутренне обретая надежду. Если уж произошло это чудо, меду нами двумя, то, может, мне перепадет еще немного. Мне же как-то еще жить дальше без тебя. Поцелуем мое солнце разгоняет тьму тяжелых мыслей и дарит свет надежды и о другом. а потом заявляет о голове и я смеюсь во всю пасть, не удивленный.
- Как волк? - на меня игриво скалятся и делают "р-р-р-р". Задумываюсь на минуту. - Хочу пиццу. Тебе с морепродуктами, да? А мне ветчину с ананасами. И если ты скажешь, что я извращенец, то я напомню тебе о втором вечере, что мы провели вместе.
Его румянец сцеловывать есть какое-то отдельное удовольствие.
Курьера встречаю сам и не утруждаюсь одеждой, потому что в ТАКИХ отелях никто, ни одна живая душа не посмеет обвинить тебя в домогательствах. Тем более, я не домогался, а просто забрал две большие коробки и поблагодарил даж не глядя, кто там. Ах да, персональный дворецкий для президентского люкса, ну конечно. Пустят они кого с улицы, щас прям.
Тогда тем более не привыкать. Им платят столько, что они получают амнезию на все увиденное сразу, как только закрывают дверь номеров.
- Расскажи мне о вас, - есть лежа не круто, но двигаться все еще лень. Огромная коробка пиццы на моем животе, тянущийся сыр нитями оплетает тесто, но наблюдаю я за тем, как справляется сидя с обилием морских гадов на треугольничке Робб, смешно теряя черри и пытаясь затолкать в рот все вкусное. - Как ты понял, что любишь его. И почему до сих пор не женаты раз... Двенадцать лет, да?

- Зато как действовал слаженно под "чужую идею", - все еще жучу его, но примирительно улыбаюсь, вжимая поцелуй в нежный височек. - Ладно, прости. Больше не буду. Мне очень понравилось и впечатлило.
Кусочек ананаса сладким соком стекает по гортани. Ем не так жадно, как голодный волк, жую медленней, каждое слово вылавливая и нанизывая на леску, точно браслет из бусин собираю.  ну и не могу не любоваться тем, как миллионер и богатенький потомственный хороший мальчик складывает лодочку из пропитанного соком и соусами теста, чтобы удобнее было откусывать ароматные куски.
- А ваши родители в курсе? - все еще спрашиваю тихо и ласково, не до конца уверенный, что сдающий позиции с потрохами будет готов впускать меня во что-то настолько личное. - Наследование империй, все такое. Бизнес всегда переходит детям.
Отрываю зубами кусок теста и заканчиваю лаконично-саркастично:
- И в некоторых случаях, они этот бизнес проебывают, - жую дальше, запивая все той же минералкой в стекле, что стоит одна такая как треть моей прошлой зп швейцаром.
- Вот это ты мастермайнд... Многоходовочки в твоей голове слегка пугают, - даже перестаю есть, понимая отдаленно кое что, что оседает на заднем дворе мыслепотоков с целью докрутить в голове потом. - Но может через 5-10 лет наконец-то миру станет поебать кто с кем спит и кто кого любит?
Ну конечно, мечты мечты. Обычно  я скрываю, до чего мечтательный, а тут вот, на ответное откровение меня явно пробило. А вторую часть рассказа слушаю не перебивая комментариями, уже даже не трогая больше пиццу, а напротив даже - отложил к ногам коробку, сел ближе и неосознанно вожу пальцем по колену Робба, выводя на нем неведомые узоры. Только улыбаюсь, когда комментарии про Янкеля получаются смешными и очень острыми, но смеяться не тянет. тянет представлять их снова. Совсем щенками. Неопытными. Боящимися собственных желаний. Убегающих друг от друга, но все равно крутящихся рядом. Первые друг для друга золотые мальчики, которым были доступным все наслаждения мира с пеленок. Интересно...тут никакие приказные нотки не помогут, когда напряжение доходит до пика и если ты прямо сейчас не получишь человека себе, то взрывайся вселенная, нахер ты нужна. У меня такого с Маргери не было. С другими женщинами тоже, а у меня их за всю жизнь было дохуища. Что-то похожее с Артуром, но... Но не как сейчас.
Все, что происходит сейчас - это взрыв.
А потом я получаю пиццей по щам, комментирую это и смеюсь под поцелуй. Еще и подставляю щеку снова, жалуюсь, что получил серьезную травму и ее надо залечить... Доктору песику! да, именно так его и называю и это приводит вышеупомянутого в лютый восторг, что он спешно начинает меня лечить еще чередой. И тогда, я снова решаюсь на вопрос.
- А как ты дошел до... Подобных экспериментов? - Тут я беру его за ладонь, демонстрируя, что не обижаюсь, что не обвиняю. Но мне важно. Именно ты, не он, если я хоть что то понимаю в людях. - И, если готов и можешь ответить, как это у вас происходит... Обычно?
Выдох и вдоха делать не тороплюсь более.

Обычно не так?
Сучья надежда, поднявшая голову непозволительно высоко, теперь и вовсе встает на цыпочки, нащупывает руками стул, стол, табуретку, стремянку или крылья, потому что ей хочется воспарить над землей. Я - особенный. Я тоже мальчишка, я верю в чудеса и собирая букеты из знаков, открыл целую оранжерею. Вплетаю пальцы в пальцы, сжимаю, по-прежнему переставая дышать и ловя каждый слог.
Расскажи. Подтверди. Поставь подпись в этом договоре. В кабинке аттракциона я отдал тебе на ладонях всего себя и под лучами закатного солнца ты начал вводить инициалы в строке расшифровки. Говори.
Говори, Робб Старк.
Ответь мне, честное, открытое солнце, в лучах которого я таю сливочным маслом, душистым медом и кленовым сиропом.
Ответь...

- Сейчас, - распахиваю новую галерею на новом телефоне, вижу квадратики файлов. Племянники, Серс и Роберт, корчащая рожи Миссандея, Брон в обнимку с Шаей, видео с орущей на Подрика Дени. Счета, счета, счета, скрины из банка, фотки договора кредитов, уличная кошка с надменной мордой, бутылки элитного алкоголя, смазанные темные лица девиц, имен которых не вспомню. Все в кучу. Все перемешано, вплоть до моих пьяных объятий с еще свободным Тиром и вывеска о карантине в доме престарелых отца.
Но той фотографии нет. Янкеля и Робба в парке нет. В моей куртке, в моих очках и темно-синей футболке. Только сегодняшнее селфи.
Вот только теперь я смотрю на него иначе.
- Да, все восстановилось, - улыбаюсь и киваю, - спасибо. Ты - волшебник, Робб, - стараюсь спародировать известную цитату и судя по восторгу, попал в цель. Через пелену наблюдаю за ритуалом по похоронам своего сяоми, улыбаюсь, не замечая, как до скрипа ткани комкаю край простыни в кулаке.
- Я через ванну и к тебе, - сползаю с кровати, собирая по полу свой шмот и запираюсь в единственном месте, где могу попыттаться начать снова дышать.
Наверное теперь тоже буду шарахаться от зеркал, но совсем не потому, что мне это нравилось. Робб говорил так весело и спокойно, будто ничего у него в этот момент не дрогнуло. Правда так? Или не за что было цепляться, потому что он всё понимал от начала и до конца? И Янкель тоже? Я теряю рассудок? Единственный из троих? И, если так, этот отрывок из «Триумфальной арки», лев Святого Марка, благодарность за спасение… небо, какой же я идиот.
Я безусловно особенный. Их конфликты и срачи перешли на такой уровень, что уже не хватает обезбола на одну ночь, нужно средство сильнее, на неделю. Сажать не на клей и папье-маше, а жидкие гвозди, присверливать шурупами и проливать цементом.  "Смысл-то не в том, чтобы переспать не со своим. Наоборот. Разделить на двоих."
Смысл только в этом.
"Мне кажется, нам нужно."
И через месяц будет нужен кто то еще. пока они не заебут друг друга настолько, что кинутся в загс с подготовленными девочками, что будут изображать примерных жен и рожать им наследников, а сами продолжат искать себе отдушины на стороне. И так, пока в очередной скандалне поубивают друг друга. Больные, больные ублюдки, да разве ж так...
А сам то? Лег под таких больных богатых ублюдков как только баблом поманили? Еще и успел себе нафантазировать. Джакузи, коктейли, комплименты, парки, кино. Янкель говорил о Дрездене. Ты говорил о волке. Все это.... Вам стало мало для сшивания простого секса и ставки увеличились. И даже обвинять вас в этом... Мне ничего не обещали. Ни единого слова. Я сам все выдумал. Сам потерял крышу, сам поверил, что в большом доме, в котором всем найдется место, будет выделен и мне коврик. Ну да, ну да.
Я просто функция. зачем покупать у функции поцелуй, если есть задница. Тем паче, что функция сама отдала свой единственный способ дистанцироваться и остаться собой.
Какой же я тупорылый мудак. Какой же я конченный идиот.
- I've been tryna call.
На балконе прячу в объятия Робба, негромко пою-читаю и ловлю дамадж сильнейшим дежавю. Разве что только одетые и сигареты две. Если закрыть глаза, можно снова представить, что всё это по-настоящему. Выбор-то какой? Если я не упаду обратно, оставшиеся дни обернутся адом, и я обязательно что-нибудь испорчу. Может быть, правильнее всего свалить как только уснет Робб оставить телефон и свалить нахер; проблема в том, что мне это ничем не поможет, — мне не поможет ничего — а отбирать уже обещанный Роббу досуг бесчеловечно.
- I've been on my own for long enough.
Ему же это нужно. Янкелю тоже. Ненавидит себя, глядя в зеркало, потому что ему нравится это. Я думал, ты ненавидишь себя за то, что ему поддаешься из-за безграничной любви.
- Maybe you can show me how to love.
Ты нихера не Людвиг Фрезенбург. Я нихера не Вивиан Уорд.
- Maybe.
Мы заканчиваем вечер перед телеком. Я намешал коктейли, в которых Старку сделал очередной крышесносящий бокал, от чего он уснул на середине фильма. Жмется ко мне котеночком, сложил лапки на груди, ткнулся в шею и посапывает очаровательно и так под кожу больно и насквозь. Я цежу блочный сок под видом виски, равнодушно взирая на экран с бегающей во всем розовом молодой Риз Уизерспун и конечно же, не фиксирую ни одной сцены.
- Иди сюда, - бужу Роббушку на титрах, помогаю сонному и урчащему подняться, почти дотаскиваю до кровати и укладываю в кровать. Укутываю в одеяло, поправляю подушки, когда он почти хнычет и тянется сквозь сон.
Конечно целую. Снова. Мое растерзанное в куски сердце все еще лишь бонус, а не основной товар, его мнение не в счет. на часах тем временем четверть полуночи и у меня уйма времени раствориться в ненависти к себе, собраться и встречать уже второго.
Ласковым послушным одноразовым котиком, имя которого забудут как и череду других. Пациенты не запоминают имена своих врачей, особенно, когда страдают тяжелой формой зависимости и меняют этих самых врачей как перчатки. Или как гондоны.

В десять минут второго пикает дверь и я поднимаюсь с кресла. В прихожей тяжелые шаги, заторможенная возня и звуки борьбы с самим собой. Дверь хлопает. Не громко, но сам факт. Для Янкеля это невозможно и ответ дается мне сразу же, как только я его вижу.
- Оу, - хмыкаю. Он едва стоит. держится за стену одной рукой, второй тщетно пытаясь избавиться от пальто. - Похоже, у тебя проблемы. - Светлый глаз блестящий, пьянющий в хлам пытается сфокусироваться на мне плывущим взглядом и узнает. И на том спасибо. - с ориентацией в пространстве. Тих-тих-тих, Робб спит, - подхватываю вовремя, он почти падает и тихо смеется собственной неуклюжести. От него разит за километр, а я не мать и не психолог, чтобы выяснять причину. Контракт поди обмывал очередной.
С вами же так приятно работать, герр Бёрк.
- Давай, вот так. Ну-ка стой, - ставлю его прямо, пока выпутываю хрупкие ступни из ботинок, держу, чтоб не заваливался, прижимаю к двери за плечи. - Иди сюда, - и обнимаю. Он все равно не вспомнит. А мне это нужно.
Они же такие разные. Может?... Янкель же читал мне такую часть Ремарка, пел русскую песню, танцевал со мной, назвал их общим символом... Объединения. Жмурюсь, зарываясь лицом в его шею и плечо, вдыхаю дикий концентрат бухла, сигарет и остаточный парфюма, почти вздрагиваю от ответных объятий. Янкель тонкий и гибкий, виснет на мне и растекается напитанным влагой тростником, молчит и будто дышит мной также, как я им.
Вот только я не пил. Этим, на самом деле, объясняется вообще всё: я спутал пьяное очарование от игры на троих с чем-то осязаемо реальным.
- Давай, принцесса, я ж не просто так тебя ждал, - понимаю, что идти он не может и держится за меня как за опору. Смотрю в невменяемые глаза, зачесываю брошенную на глаза челку ласково, с нежностью и, наверное, плохо скрытой тоской. Он все равно не запомнит. Мне это нужно.
Но я уже облажался и не допущу повторения.
Только отвечаю его именем, когда он зовет меня моим. Наклоняюсь, подхватывая его на руки как тонкую девушку, помогаю уместить голову на плече и поражаясь, до чего он легкий. Неторопливо доношу до спальни там укладываю по центру и помогаю стянуть рубашку и брюки, носки, часы. Ложусь рядом к вырубающемуся на ходу, что продолжает звать меня. Зачем? Да какая разница.
Мне это нужно и я заключаю его в объятия, затравленно млея от того, как доверчиво он жмется ко мне. Как продолжает звать меня сквозь сон.
Ты сам и есть сон, Янкель.

- Привет, - выдам ли себя излишне ясным взглядом для того, кто якобы все это время беспробудно колодой спал, пока между шумными сборами опаздывающего Робба, ты трижды вскакивал и собирал себя? Не важно. Ты не заметил, как за тобой наблюдал я, готовый подхватить шатающегося возле ванны или помочь найти аспирин в аптечке, как просыпался вместе с тобой, естественно. Как последние полчаса слушаю твое дыхание.
Оно такое тихое. Совсем. Едва-едва.
Привет и я оказался в дне сурка. Те же вопросы, тот же взгляд, но человек другой. Ты добьешь прикладом или обернешь бинтом, как сделал с моей рукой ранее. Ты же практически врач.
- Дела, - отвечаю все так же тихо. Нас могут услышать капли дождя за окном. Они падают по стеклу вяло, кромсают стекло мелкой  паутиной и несут в комнату млечный туман. - Мои дела - провести день с тобой.
Может я передавил с шутками? Я же не всегда такой клоун. Может, если я наконец отброшу щиты своего вечного юмора и буду собой и другой своей частью, то. Вы же разные. Пусть и вместе, но разные. Нет, я не побитая собака, что получила ногой в живот и теперь тычется в любого, кто приласкает. Просто под правым крылом он, а под левым ты. Части меня.
- Ты сдержал обещание, - чуть улыбаюсь, осторожно, медленно касаясь кончиками пальцев его подбородка, обводя его и чуть поглаживая. - Я потерпел чуть-чуть и проснулся с тобой.
Ну давай. Съязви. Ты же тоже защищаешься. Драчливая птица с острыми когтями и хлесткими крыльями - нежный и жмущийся ко мне взъерошенный комок перьев. Бледный, изможденный похмельем, страдающий.
- Можешь не вылезать из кровати, сам принесу тебе еды. Бульон и что-то легкое, без мяса, да? Поухаживаю за принцессой, - все-таки срывается и я чуть улыбаюсь ему, одновременно проскальзывая ладонью в мягкие перышки его волос.
- Как ты себя чувствуешь, - мне хочется звать его. - Янкель? - Мне хочется запомнить каждую минуту, проведенную с ним наедине. У нас их было так мало, что твой браслет из бусин короток. Нанижем еще?
Чего ты хочешь, Янкель? Побудь со мной, Янкель.
Хочешь, я снова перейду на немецкий? Хочешь, я замолчу? Хочешь, я надену костюм или наберу тебе ванную? У меня осталось два дня.
Мне осталось два дня.
Одно сердце и два дня.

Если ты всегда сдерживаешь обещания, то забирай свои деньги все до последнего доллара и дай мне обещание, что каждое утро мы будем просыпаться в одной кровати.
Перехватывает горло от эгоистичной, жестокой мысли. Я и так всю жизнь выбирал себя. Так нельзя больше. шанс для родных не стоит очередного моего желания.
Пусть даже и самого важного, главного, необходимого.
Ласкается трепетной птичкой, подставляется. Моя принцесса в высокой башне, что сама себе воздвигла и потеряла из нее выход. Твой рыцарь скоро придет с работы, а через два дня вы снова останетесь лицом к лицу со своими внутренними демонами. Знаешь, а я... Я не могу на вас злиться. Не могу и не хочу. Пусть вы наконец-то починитесь. Пусть начнете беречь друг друга и никогда не захотите видеть в своей постели никого третьего. Вы заслуживаете этого.
- Договорились, - поднимаюсь с неохотой, заторможенно, жалея секунды, что трачу не на взгляд на тебя. Но улыбаюсь, конечно же, когда ты останавливаешь меня репликой, вынуждающей обернуться. Как ты можешь так чудовищно дарить надежду? - Обязательно. Я скоро.
Будто бы слова ради слов, будто мне все еще кажется. желаемое за действительное, в котором он говорит много и подробно, чтобы удержать мое внимание. Будто бы главное - я буду тебя ждать - оно для меня лично и совсем не про еду.
Заказ по телефону, стремительный душ, чищу зубы и наспех причесываю волосы пальцами. Влезаю в джинсы почти на бегу, а хватаю футболку, но замираю и... Сдираю с себя джинсу и натягиваю те черные брюки и рву упаковку на одной из белых сорочек. Если это день сурка и вторая попытка, то не из мелочей ли складывается итоговый результат? Может я так тебе понравлюсь?
Уточняю на счет располовинивания бургера и благодарю дворецкого и в этот раз наблюдаю за его приклеенной улыбкой, мертвыми глазами, на дне которых нет ничего: ни осуждения, ни презрения, ни любопытства. Ты тоже меня насквозь видишь и понимаешь, что я могу сколько угодно лезть из кожи, но все равно не гусеница?
- Привет, - отзываюсь эхом и улыбаюсь зеркально, когда внутри меня умирает что-то. Рыцарь. Волк не рыцарь, нет, не рвите меня, блять, не надо... Вдох. - Я и доспехи решил надеть, - неловко жму плечами, растворяясь в его улыбке и благодарности. Пока не замечаю слишком знакомый бланк.
Хм. Я и забыл про него. Мотаю головой.
- Это неважно. все в порядке, - пытаюсь успокоить, даже почти тянусь ладонью к колену, когда и он меня плетью по доверчиво подставленной морде. Месяц назад. Когда трахались с третьим. после меня еще сдадите? Да камон, не стоит, я же вон чист. Моя кисть глупо замирает в воздухе, не дойдя до цели. Сжимается кулак. Звенит уведомлением аппарат и я беру в руку телефон. Чат в котором неизвестный отправитель просто отправил мне файл.
- Твое первое мне соо, - стараюсь звучать весело, но смотреть на Янкеля не могу. Файл не открываю. Не хочу. - Не хочу.
Бёрк перестает жевать и замирает. Поднимаю смартфон экраном к нему и стираю свежесозданный чат.
- Я доверяю вам. Тебе, - второе слово через паузу и вкрадчиво. Услышь же меня. Пойми же меня. Рассмотри меня, блять, пожалуйста, зачем вам другие, сука, третьи, ну нельзя, нельзя так смотреть на каждого нового человека каждый новый месяц, это бесчеловечно же!  - Если чат с тобой, то начатый без этого. Я не злюсь. Ты защищал любимого.
Сглатываю, опуская мобильник и откладывая на тумбу.
- Я тоже теряю тормоза, когда речь заходит о тех, кто мне нужен.
Я теряю тормоза, Янкель. Потерял безнадежно и безвозвратно. Под моими руками шелестит бумага ролла с курицей и мы едим, переглядываясь, а я все не могу отлипнуть от хмурой погоды за окном и протяжных слез вдоль оконного стекла.
- Погода дрянь. Давай останемся?
Я смотрю на дождь и лишь через непозволительно долгие минуты поворачиваю голову к доедающему половинку бургера Бёрку. Измазал уголок губ соусом тар-тар, смешной, и не понимает. Меня почти продирает от насмешек судьбы, что либо не заботится разнообразием сценария либо глумится надо мной вовсю.
Естественно тянусь. Естественно осторожно, обозначая намерением предварительно, бережно стираю пятнышко с нежной кожи, но убрать руку не могу так быстро, как в прошлый раз.
- Давай останемся здесь?

- Спасибо, - улыбаюсь. кажется, глазами сильнее. - Тебе тоже. Все и без всего.
Ты такой красивый. Задним числом, много позже понял, что увидев тебя через стойку хостеса впервые и споткнувшись о немецкий, потерял дар речи. Холодная, андрогинная, какая-то неземная красота, которую ты носишь небрежно, но с полным осознанием ее ценности. Как люксовый пиджак индивидуального пошива поверх плеч, как накидку. В сексе между нами был Робб - мост и преграда - и лишь раз я приблизился к тебе да и то, ты позволил и только так, как тебе хотелось. С гордо поднятой головой в ослепительной железной короне и ласковой, нежной ладонью.
Ты совсем не принцесса, Янкель. Ты - Королева. Для своего Короля.
- Подождать? - переспрашиваю как идиот. Идиотом и являюсь. Он передо мной отчитываться должен? Обещал только проснуться вместе, кто мне сказал, что он проведет со мной день? Могу сколько угодно одеваться, прыгать с подносами и смотреть на него, едва не облизываясь, это все равно никак не повлияет. Ждать ночью, носить на руках, раздевать, укладывать, заботиться. Королевы воспринимаю это как должное, с ними иначе нельзя, но с чего они должны одаривать Функцию за функцию благосклонностью?
- Возвращайся.
Я улыбаюсь. Не зубами и деснами, а как должны улыбаться пажи или что там из дворцовой низшей челяди про дворе.
- Я буду ждать тебя.
Надо было ограничиться дословной цитатой. В номере остаюсь в клетку заточенный, вышагиваю вдоль мраморных прутьев и лепнинных стен, не нахожу себе места, хочу на воздух, на волю, да воля мне только одна - залитый плачем дождя балкон и небольшой козырек над дверью, где скуриваю одну за одной и то перечитываю чат, то смотрю на селфи-фото на двоих
Давай останемся?
Ты веришь в теорию альтернативных линий? Есть ли где-то, в каком-то времени, эпохе или даже вселенных другие Джейме, Янкель. Робб (Робб, господи, почему ты не выходишь из головы, почему тебя не вынесешь за линию, ведь ты же четко обозначил, что всего лишь играешь в игры... Как на тебя разозлиться, как пожелать плохого, как перестать думать и вычеркнуть из уравнения которое не уравнить? )? Мотаю головой и закрываю фото. Оставляю только чат, никнейм в котором переименовываю в малодушное My Queen.
Вселенная, в которой я был бы тем самым рыцарем, а ты, не знаю, темным знахарем или даже колдуном. Или просто другая современность, наши дни, в которых другой Янкель, там, врач, а другой Джейме кто-то более значимый, чем халдей. И они ходят на свидания, принимают вместе ванную, танцуют, пьют вино, ужинают за одним столом и засыпают, а главное, просыпаются в одной постели. Мог бы - написал бы после всего того зарисовку, рассказ что ли, в котором хотя бы на бумаге у этих двоих могло бы быть что-то.
Не за бабки. Не за побег от семейной терапии. Тоже на бартере, но совершенно ином: ты мне себя, а я тебе - себя.
Я встречаю его на диване, обложенный с одной стороны хасочкой, а в другой пингвиненком. Отрываюсь от текста в телефоне и не могу сдержать плохо скрываемой радости на лице, что он вернулся и вернулся так скоро.
- Да ладно, ты еще и музыкант... - один из самых узнаваемых кофров. Гашу экран, поднимаясь, сокращаю расстояние, будто хочу скорей скорей посмотреть инструмент, а на деле хочу хоть немного и ненадолго сократить расстояние. На его плечах капли дождя, его волосы чуть-чуть, едва заметно вьются на кончиках от влажности,, но он выглядит будто бы... Слегка взмыленным. Ты торопился?
- Ибанез, - оцениваю марку и хмыкаю. - Не удивляешь выбором. Удивляешь талантами. Еще одно открытие? -  я помню. Ты помнишь? Без разницы. Я один запомню все и за всех. Мне не сложно.
Осторожно проведя кончиками пальцев вдоль струн, по колкам едва-едка, все равно срываюсь и касаюсь запястья. - Дождь не проходит, замерз? Кожа холоднее обычного.
Хочешь, согрею в своих? Спрячу между ладоней, согрею дыханием, помещу себе под рубашку, к теплому животу. ему сейчас не до рук и холода, а я так старательно отгоняю от себя мысль, что он отправился за гитарой не просто потому, чтобы потешить мое самолюбие и поиграть вечером приехавшему с работы Роббу, но мне.
- Сыграешь сейчас? - сажусь прямо на пол, опираясь спиной  о диван. Можно завезти меня в костюм и лейбл, но вывести меня из гопоты уже нереально. - Хочу послушать. Сыграй как можешь, сыграй.
Пожалуйста. Сыграй для меня. Мне. Сейчас. Мне очень это нужно. Я очень этого хочу.
Сыграй как можешь, сыграй.
Закрой глаза и вернись.

Не ходи. Не уходи. Не уходи от меня.
Сжимай мое широкое запястье аккуратными птичьими лапками, прячь в мой карман запонку - чтоб не потерял. Так же за Роббом присматриваешь заботливо, беспокоишься, да? Читай мои мысли, они, видимо, транслируются на моем табле сегодня. Прочти одну, главную, красной бегущей строкой, прочти и. И. Мы опять близко, пока ты греешь замерзшие пальцы, пока свободной рукой ласково потираю твои предплечья.
Не выдерживаю - тяну к себе, приобнимая рукой. Грейся. Хочешь я сцелую капли дождя с твоих плеч? Хочешь разглажу каждую прядку волос утюжком-между пальцами? Хочешь джакузи с пеной до потолка? Я не полезу, обещаю, но буду рядом, готовый принести тебе все что угодно по запросу. Водить ладонью по глади воды, проверяя температуру, иногда касаться твоего колена. Массаж ступней? Что ты хочешь, Янкель, что мне сделать для тебя, обозначь, намекни, скажи, я сделаю для тебя.
- Выиграл в тире. Для тебя.
Он все сделает для тебя как и ты для него. Это и есть семья, это и есть любовь. Нездоровая, трудная, выматывающая, но любовь и она у вас такая. на двоих отмерянная, страдающая и выстраданная, годами взращиваемая, в драках разбитая, в скандалах выоратая, временем проверенная. Она не потерпит вторжений извне. Как минимум - она позволит приблизиться только достойным. Одного с вами уровня.
В предвкушении замираю, взглядом зацеловывая движения тонких рук, завидуя грифу гитарному, деке объемной. Так уверенно и ласково обнимает, держит крепко. Помнишь, мы сцепляли пальцы в танце? Скажи, что помнишь, как держался за меня. жмет за состояние Бёрка - разбитый же, уставший, сил мало еще и колотит немного. Пытается и... Обрываюсь вместе с ним, переживаю, подбираюсь тут же к ногам, опять. опять, сука, судьба, какая же ты сука, замирая на коленях перед сидящим, только уже Янкелем, перехватываю его безбожно красивые тонкие руки в свои. Все еще холодные.
- С первым похмельем, мой хороший. После тридцати оно уже не гасится таблетками и не проходит за пару часов, - исполняю недавнюю фантазию. Прячу его ладони в своих, оставляю небольшой зазор между и вдыхаю в образовавшийся ларец свое дыхание. - Еще одна успешная сделка? Не помнишь наверняка, но ты был в ноль и я нес тебя на руках.
Растираю до запястий, дышу на костяшки, нещадно опиздюливая себя за какую-то детскую попытку дать рекламу своему условному подвигу. Отнимаю ладонь и ласково кладу на лоб, под острую пиками черными челку, держу, прикидывая.
- Вроде нет, но тебя слегка знобит. Тебе бы размякнуть в джакузи, погреться. Но перед этим обязательно, - подчеркиваю и в моем минорном сегодня голосе появляется непробиваемая уверенность. В конце-концов передо мной пацан и хватит так перед ним млеть и трястись. Моя Королева не может объективно себя сейчас защитить, ее Король далеко. - Опохмелиться. Знаю, что воротит от мысли одной, но это лекарство. Пойдем.
Поднимаюсь с колен, не спешу убрать рук, а он не спешит разжать хвата. Смотрю на него непозволительно долго.
- Ваше Величество, - улыбаюсь. С выпрямленной спиной и отведя за спину одну руку, опускаюсь на одно колено со всей выправкой. - Проклятие прошлого дня можно снять лишь приняв зелье из целебного источника. Позвольте Вас доставить к месту исцеления от злых чар.
- Высочество же? - тихо поправляет меня темное чудо, а я медленно мотаю головой с расплывающейся шире теплой улыбкой. Такой же, какая сейчас плещется в моих глазах.
- Тебе маловат титул принцессы. Королева, - и прежде чем подхватить его, невесомого и такого, будто под меня выточенного, на руки да отнести к кухне, бережно и со всем трепетом оставляю поцелуй между костяшкой среднего и безымянного пальца.