его до сих пор зовут цареубийцей.
с момента восстания ныне взорванного в собственном лимузине роберта прошло столько лет, а они по прежнему припоминают джейме именно этот факт биографии. для всей биомассы домохозяек и потребителей вестероса, джейми ланнистер не сын тайвина - главы великого и богатейшего дома, не дядя ["дядя" скалится в полумраке идеально ровными зубами, что бессчетное количество дней не ведали зубной нити и щетки, а вонь из пасти  отддает трупниной от тех объедков, чем его кормят] нынешнего короля, не глава элитного отряда сб монаршей семьи с устаревшим пафосным названием и не майор запаса действующих вооруженных сил страны со множеством наград на парадном мундире. для всего государства он клятвопреступник, мразь и предатель, перерезавший горло своему сюзерену, каким-то чудом избежавший тюрьмы и ответного пера под ребра за измену короне.

эддард старк выломал дверь кабинета спустя каких-то несколько минут после. увидев еще теплое, залитое кровью тело эйриса у ног джейме, с порога обвинил телохранителя короля в диверсии. и произнес слово, ставшее выжженым клеймом на золотой груди, перечеркнувшее все заслуги и прошлые достижения. цареубийца.
но то внешний мир, который там, за много миль от этих блядских холодных лесов. на здешней территории с ним, джейме ланнистером, никто из местных северных шавок б о л ь ш е не разговаривает. раз в сутки швыряют к нему поближе пакет с подобием жратвы и воду в пластиковой бутылке, после чего хлопают дверью. так было не всегда из того отрезка времени, что он гниет в этом тесном подвале, прикованный наручниками к ржавой батарее за правую руку и подпирающий ведро с собственным дерьмом. джейме смыкает грязные от пота и пыли веки, опирается затылком о чугунные ребра источника тепла и в очередной раз вспоминает, как это произошло.

бронежилеты не шьют на детские фигуры - смотрит на брата, что пытается защелкнуть крепления на своем непропорциональном теле. тирион скрывает нервозность за шутками, тирион всегда скрывает свои эмоции за сарказмом и красноречивым матом. оружием младшего ланнистера стали невероятно острый ум и чувство юмора, а также скрытая доброта - черта, которая не присуща их семье. джейме любит его, осаждает ядовитые проклятия серсеи и не поддерживает высказываний отца о порочащем облик семьи распутном инвалиде. иногда ему кажется, что из всего их рода именно тирион единственный, кого не стоит называть калекой.

- не бойся, - он встает на одно колено и помогает затянуть ремень неудобного бронника, после продевает его небольшие руки в объемную куртку и застегивает молнию. поверх закрепляет еще один пояс с кобурой, проверяет магазин пистолета, ставит на предохранитель да улыбается хмурому бесу. - ты будешь в центре колонны. главное, чтобы твои панки тебя же в общем замесе не задели, - джейме тоже бесит идея отца об участии тириона в налете еще и с выделенными ему в качестве отряда охраны этих обдолбавшихся идейных наркоманов, что прозвали брата полумуж и слушаются его как ручные собаки. впрочем, начинать надо с малого, а мечтать о великом.
тирион говорит, что серсея будет счастлива, если он словит пулю в сегодняшней стычке. джейме просит его не думать о мнении серсеи.

голос сестры в телефонной трубке небрежен, надменен, а вопросы рубленные, будто режет кухонным ножом овощи к диетическому завтраку мирцеллы. серсея спрашивает, какого цвета рубашка надета под его пиджак и хмыкает, когда слышит ответ. да, чтобы волчья кровь была не так приметна, и да, он пренебрежет щитком для мобильности. потому что к нему никто никогда не подберется близко, джейме уничтожает на опережение. они оба знают, что он вернется к утру и застанет ее в постели лениво-изнеженной, растрепанной, в шелковой маске для сна и сладко пахнущей кремом для тела. они обменяются парой фраз, в составе которых непременно будут слова "отправился проведать папашку в аду" и "скулили, как суки", а затем он займется с ней быстрым жадным сексом, чтобы успеть покинуть спальню вдовы баратеона до того, как их увидит кто-то из горничных красного замка. на просьбу джейме не волноваться за него, серсея холодно бросает, что ей наплевать, даже если они взаимно нафаршируют друг друга свинцом. стерва.
но он лично перестреляет всех, кто еще попытается сделать несчастной эту стерву.

все заканчивается быстро, как и предыдущие зачистки у золотого зуба. окскросс - глухая дыра на границе шепчущего леса - заиндевела в могильной тишине после треска автоматных очередей, криков и стонов, прерываемых коротким свистом добивающих пуль через дуло глушителя. их так мало, так наивно попытались укрыться на территории заброшенной скотобойни, будто не зная, что львы выставят на охоту лучшую, сильнейшую и большую часть прайда. джейме брезгливо осматривает рукав вишневой сорочки, на которую все-таки попало несколько капель в тон, снимает перчатки. чутье царя зверей улавливает шорох за перевернутой бочкой. половина секунды на анализ, еще столько же, чтобы сделать два быстрых бесшумных шага, краткий свист в тишине и пульсирующее темной влагой отверстие на лбу успокаивает чудом выжившего в этом геноциде сторонника старков. ты дал присягу не той стороне, приятель, ничего личного. уже размещаясь в кожаном салоне своего мерса, джейме слышит отчет в гарнитуре: робба среди убитых нет.

- зассал щенок. сидит под юбкой кэт и плачет по папочке. король, которого мы заслуживаем, - смех в салоне, терпкая первая затяжка сигаретой, предложение отметить в одном из баров ланниспорта, из динамиков льются переливы виолончели, а ровный строй колонны выдвигается в сторону шоссе, что начинается сразу после этого длинного моста.
джейме ланнистер ни разу за все свои сорок четыре года жизни не был настолько обескуражен и даже не винит тех немногих, кто успел перемахнуть через отбойник и сброситься в черные воды реки. у них был шанс выжить в этой дикой мясорубке, из которой сам джейме живым не вылез бы, если бы в этом не был з а и н т е р е с о в а н один мальчишка с картонной короной на голове. когда из горящих перевернутых автомобилей перестают доноситься ответные выстрелы, а в окровавленное лицо тычется холодный ствол с требованием бросить пушку и поднять руки, ланнистер совершает единственное правильное решение.
он сдается.

сколько дней прошло с той ночи? недель? с отобранным смартфоном, золотыми Jaeger LeCoultre, а также сидя в кирпичном мешке с единственным источником света в виде тусклой лампы под потолком, границы времени стираются быстро. он уже не помнит, когда его из свободного перемещения по клетке посадили на железную цепь, но отлично помнит хруст черепа своего чудом пережившего налет кузена элтона, когда он разбивал ему голову об эту самую батарею. он помнит хрип прибежавшего на шум сопляка, когда задушил его локтем, продавив кадык до упора. он помнит ледяной ветер снаружи, что терзал волчьими клыками плоть под грязной потной рубашкой, швыряя джейме в лицо колючие еловые ветви зарослей ебаной лесной глуши и выедающую глаза темноту, в которой, однако, отлично ориентировался догнавший его, изможденного, дарин.

- да что ты сразу... курить хочу, думал до ларька метнуться и сразу назад, честно, - криво улыбался клятвопреступник, поднимая бледные запястья над головой. джейме помнил силу удара в зубы и харканье кровью весь обратный путь до своей темницы. если они думали, что он смирится и будет терпеливо ссать в ведро без попыток сбежать, то они недооценивают своего пленника. если они думают, что с прикованной к батарее рукой ссать в это самое ведро удобно, то они те еще оптимисты.

джейме не может больше думать о том, что произошло с тирионом и добрались ли ублюдки старка до их колонны. джейме больше не может думать о серсее, что наверняка оборвала его трубку звонками, но слышит в ответ лишь "абонент вне зоны действия сети". джейме больше не может думать, почему тайвин медлит с переговорами и когда уже будет чертов обмен его на старковских девок. одной. там накладочка вышла с малявкой, но лучше об этом никому не знать. джейме больше не может думать о том, как его мог обвести вокруг пальца сучий щенок робб, отдав на растерзание своих людей, чтобы подготовить блестящую засаду.

джейме больше не может думать. лев сидит в клетке на цепи, но от этого не перестает быть опаснейшим хищником. экономит силы в худеющем теле, бережет здравый рассудок в грязной лохматой голове, лелеет в груди жажду свободы, что поддерживает блеск в зеленых глазах. профиль царя зверей на потускневшей от пыли запонке насмешливо скалится своему отпрыску, будто спрашивая: сломаешься?

джейме слышит поворот ключа в замке, скрип железной двери, видит через грязную занавеску свалявшейся челки силуэт того, кого ждал все это время, сидя на этом каменном полу. кого дождался. свою свободу, которой приветливо шевелит облаченным в металлический браслет кистью.
свобода поступью звериной шагов звук впитывает. тени расступаются придворными дамами, жмутся к обшарпанным штукатуркой стенам, забиваются в стылые углы, паутиновые сети съеживая комьями. у свободы пружинят чернильные локоны, а джейме видит в них щупальца каракатицы кольцами от пота согнутыми.
и свобода смотрит с такой жадной ненавистью упрямо-прямо. джейме льстит этот взгляд. джейме здесь - главное блюдо, но у щенка зубы не выросли его надкусить, хоть и скалится.
а все равно свобода смотрит так, что на корне языка собирается приторно-горьковатое.

- доброго... какого-то времени суток, мальчик, - задирает острый подбородок, кривит разбитые губы и делает медленный учтивый кивок, - или тебя надо называть королем?
лев никогда не будет сломлен.

сигареты.
на осунувшемся небритом лице застывает пленкой едкая гримаса, пока ясную радужку раздвигает расширившийся зрачок. джейме делает медленный выдох - задержал, оказывается, вплоть до момента, когда прекратила свое скольжение книга по бетонному полу. смотрит на картонный коробок в пленку закатанный, на буквы заголовка в красно-золотой [как символично] обложке выбитые и вместе с тем выдохом сжавшимся выпускает смешок. бесшумный, резкий, выдавленный из легких.
рядом с пачкой уместился крикет.
бред.
джейме гадал, куда ему прилетит удар: челюсть, брюхо, грудак и робб оправдал бы позицию напуганного, обозленного щенка, что не контролирует ситуацию и признает это выплеском агрессии. джейме гадал, как долго продлится полное осуждения молчание, цементным раствором залепившее обветренные губы, чтобы убедиться, насколько уверенно старший из помета неда держится на старковской лошадке про честь, достоинство, нравственность и прочую хуйню для собачьих ссыкунов, что сами себе могилы роют. джейме ждал объявления о выкупе. матерной проповеди. черного дула макарова в лоб и абсолютной темноты. чего угодно.
но не самого старка на расстоянии растяжки от левой к правой. не синего крикета на расстоянии протянутой ладони.
и это напрягает. как задранное вверх запястье в стальном браслете на теплой батарее. как затекшее от статичной позы тело. как отсутствие осознания времени. как этот ебучий подвал, слепая лампа под потолком, неизвестность.
робб снова поступает непредсказуемо, снова не дает себя предугадать.
это напрягает каждый мускул внешне расслабленного тела.

- так ты пришел организовать мне комфортный досуг? - клонит голову к плечу, тянет уголок губ вверх, наконец снова смотрит на самопровозглашенного правителя. насмешливо, все с той же гримасой ядовито-сладкой. - зачем рисковать гувернантками, если можно обслужить своего арестанта самостоятельно. очень по-старковски. минимум делегирования, все сам, все сам, - свободная пятерня с темными корками сбитой кожи на костяшках накрывает зажигалку плавно и сдвигает в сторону, на пол. следующим жестом переползает к пачке, подносит ко рту стороной с отгибающейся перфорационной лентой. - воевать, управлять, судить, убивать, - подмигивает вдруг, цепляет зубами за край пленки, головой двигает, разматывая. большим пальцем стягивает лишнюю обертку, откидывает картонный клапан, теперь к серебристой фольге ртом тянется, но поверх коробка смотрит неотрывно. - исполнять желания. м? - тихо скрипит вырванный резко вкладыш, отплевывается в сторону вместе с поворотом головы. плавным, обманчиво-небрежным, и вот между губ оказывается темная папироса, что крепленым ароматом сразу обжигает.
джейме перекатывает ее к левому уголку рта. так удобнее улыбаться.
- а вот ассортимент прессы скуден и банален. фаворит в твоей личной библиотеке? или погоди... - лев чуть ведет головой из стороны в сторону, прищуривается, пока все так же плавно, будто отдельно от тела двигается левая рука, помещая пачку в нагрудный карман рубашки. подтягивает к себе издание, взвешивает в ладони, вертит с двух сторон и умещает возле бедра, - это такой подкат? как романтично, - ланнистер скрипуче-мягко, шорохом шерстяного пледа смеется, почти искренне. а в клеть пальцев, теме временем, попадает зажигалка. - и оригинальней цветов. мой тебе совет, мальчик: в нашем положении, начинать ухаживания стоило бы со смены места для свиданий, дать мне возможность принять ванну, побриться, переодеться и выспаться в горизонтале, - загорается огонек, облизывает кончик оранжевым языком, тлеют табачные листья. джейме делает глубокую затяжку, каждой клеткой альвеол всасывая ядовитый дым, жмурится на миг, задерживая теплое в груди, а после откидывает затылок назад. сизый чад неохотно выскальзывает лентами из щели меж потрескавшихся губ, из ноздрей с запекшейся коркой крови. такая крепкая, такая сладкая, такая долгожданная затяжка, что даже чуть голова кругом идет. покровительственная благодать растекается по каждой мимической морщине.

возможно робб исполняет последнюю волю и на дне его кофра все же есть макаров. возможно между страниц книги вложено лезвие, а следующими словами старка будет объявление, что они уходят, а джейме остается заживо гнить тут. оба варианта предсказуемы и в чем-то благородны. оба варианта очень старковские.
от броска книги будет толк, если попасть в висок/глаз углом. с огнивом можно добиться чего-то стоящего, если поджечь разве что себя. если щенку все еще нужен старший сын министра обороны, то он не даст ему выпилиться таким оригинальным способом. но проверка, каламбур, не стоит таких свеч. остальные виды пожара просто бессмысленны, здесь нет мигающих шайб под потолком, а поджог книги только отравит и без того спертый воздух. героически задохнуться не выйдет.
да и не хочется. жить хочется. пиздец как сильно хочется.

- но спишем твой проеб на неопытность и смущение, - джейме сама сладость. лакричная конфетка с разбитой рожей, занавесью грязных волос и изысканным амбре подзаборного бомжа из кротовго городка.  а еще мудрый наставник в сердечных делах, благосклонный объект интереса и просто котик на привязи. - можешь начать нашу историю со смены подаренных украшений. твой браслет мне немного жмет, - немелодичным скрипом тянется цепочка наручников по трубе радиатора, шевелятся пальцы правой в игривом царапании воздуха.
зажигалка прячется в рукав.

- холод.
где-то над потолком кирпичной клетки метель поднимает белые саваны колкие, как ледяная органза, присыпая сахаром следы гусениц танков и колеи бтров. по дорогам севера грохочат колонны, набитые зелеными новобранцами, что будут живым одноразовым заслоном перед мощью действующей армии страны. низкое глухое небо дрожит треском вертолетов, перевозящих опытных офицеров, на погонах которых каждая звезда оплачена своим грузом двести. граница живая, ползет к югу, чертит новые линии на карте, но каждая новая ночь подводит эту черту красным на снегу.
джейме слишком давно носит генеральские звезды на плечах парадного мундира, чтобы забыть об этом даже сидя под землей на чужой, вражбедной, холодной территории. его лопатки горят кипятком в чугунных ребрах, но пальцы стынут. львы не любят холодов. счастье серсеи стоит любого количества  трупов, но джейме слишком вымотан этой бессмысленной войной. и там, где его мозг полководца понимает простоту решения конфликта, сердце безумного льва качает кровь по изможденному телу, в каждую вену впрыскивая золотые лейкоциты с девизом дома. рык львов услышат все. капитуляции не будет и все, кто не нашей крови - враги, сколько бы чужой крови не пролилось.
метель над головой все также будет застилать пеленой лесные дороги, но красное на снегу уменьшится.
даже немного жаль, что это невозможно.

- с детства не переношу холода, - джейме смотрит в лед напротив и говорит о нем же.
он просто ждал, чье имя первое повиснет в воздухе на расстоянии броска от руки до руки. кольцо стали раздерет натертое запястье до передавливания голубоватого устья вен, но до ворота он успеет дотянуться. и тогда война закончится.
робб знает. робб отказал в вызове, не среагировал харканье розовой слюны под ноги, на удар по своей хваленой гордости наотмашь. пистолеты, рукопашный, да хоть зубами: джейме хватило бы нескольких минут. это только кажется, что не сможешь сжать челюсти до хруста щитовидного хряща горячего-бьющегося под собой тела. прежде чем его приложили мордой о капот и скрутили, джейме сделал минус десять. что ему один щенок, потенциально в сыновья годившийся?
робб ненамного старше джоффри, но умнее раза в четыре. потому что робб отказал.
а сейчас дразнит льва прутиком, играет с опасной игрушкой на цепи.

- верность президенту, - шелестяще-нежная подмена понятий, где каждая буква должности лишь анаграмма имени, - лишила меня посмертной славы звезды вечерних новостей о госизмене, - ведет когтем по воспаленному нарыву с образом прошлого главы республики. - но разве в диалоге с цареубийцей уместно произносить это слово?
ланнистер скалится так ласково, будто признается в любви на языке уложенного в пыль шекспира. опережает контратаку породистым поэтом, не оскотинившимся солдафоном, лишает следующей реплики. предчувствует начало баталии, ради которой старк пришел. мальчику нужно снять стресс и это логично. он всего лишь мальчик. молодой, холеный, с детства балованный колыбельной "самый лучший". и резко лишенный покровительства отцовского крыла, тепла юбки рыдающей матери, вынужденный убивать людей, что верят в его проебавшуюся икону, ради спасения младших.
джейме бы проникся и посочувствовал, но эта эмоция - прооперированный атавизм в его спектре. джейме нужна информация о мире снаружи, о положении в столице, о своей собственной судьбе и намерениях блядского шакальего сына в адрес своей шкуры, но щенок молчит. щенок ведет себя до того непредсказуемо, что если бы не скольжение теней и прерывающийся ритм дыхания-реакции на слова генерала, то решил бы, что мальчик поехал крышей от груза ответственности. это ощутимо напрягает.
крепленый дым ласкает гортань, согревает легкие, мажет по губам налетом смол и табака. вкусно. каждая затяжка как засос удовольствия, заволакивает изумрудную радужку, обманчиво замедляет движения свободно исполняющей балет кисти. то делает па в сторону рта, то опускается в адажио на согнутое колено, то совершает краткое бризе, сбивая столбик пепла с тлеющей папиросы.

а потом лед напротив приходит в движение и гудрон зрачка заливает собой почти все зеленое.
острый угол кадыка под тонкой кожей содроганием акульего плавника сопровождает каждое слово. лев смотрит на обрамленную белым хлопком мишень и просекает приглашение. вспоминает свои мысли о бульдожьем защелкивании челюстей и фантомно ловит на языке солено-приторный вкус металла. расстояние слишком большое, но наверняка ухоженный старк сбрызгивает шею парфюмом.  его запах стал бы нотой сердца в общем аромате.
но сучий щенок по-прежнему ведет себя так, что его невозможно просчитать.
джейме едва удается сдержать раздраженное "ты охуел?". диафрагму обжигает ремнем беспокойства. близкого к шоку. этот взлохмаченный уже один раз наебал старого льва и очевидно, продолжает придерживаться какой-то своей тактики. книги, сигареты, зажигалки, теперь еще и это. тугая боевая пружина сжата на максимум, сконцентрировала энергию удара для разбивания капсюля.
но джейме скорее отгрызет себе правую руку, чем как-то обозначит свое охуевание от ситуации.
- себе не хватило? представляю, в каком плачевном состоянии экономика севера. при эддарде всем хватало на папиросы,- джейме колет снова и снова, ядовитым хвостом химеры пытается сбить наледь и выпустить пламя. необходимо переложить игру на свои правила, затащить диспозицию на свое поле боя. - но семеро говорят делиться, а в королевской гвардии не принято отказывать ко-ро-лям.
вбивает гвоздь в три такта.
выводишь на огрызание, чтобы был повод оправдать желаемое избиение. нет?
провоцируешь на рывок, чтобы выбить из колеи и поглумиться над повисшем на цепи львом. нет?
ищешь зажигалку?
старк, твою мать, будь старком.
наполовину истлевшая сигарета занимает место в том же уголке губ. дым едва раздражает глаз, вынуждая прищуриться, но ни в коем случае не закрывать, держать взгляд на той же цепи. левая рука вынимает из грязного кармана коробок, откидывает крышку. пальцы ползут, подцепляют ногтем фильтр, вытягивают. разжатие.
с глухим стуком картон падает рядом.
черные цилиндры делают последовательную рокировку и от уже тлеющей, поджигается новая.
джейме нарочно касается бумаги языком.
меняет местами, перебирает ловкими пальцами, оставляя персональную для робба между большим и указательным. разворачивает ладонью вверх.
едва протягивает.
зажигалка в рукаве.
книга возле бедра.
джейме хватит и одной руки, чтобы вцепиться в это голое горло и продавить кадык до треска. и закончить все прямо сейчас.
конечно, его убьют. но кто-нибудь из современных рокеров обязательно сочинит про него балладу.
только потянись. сократи расстояние.
- возьми же.

магическое слово. заклинателю змей не нужна флейта, чтобы заставить аспида голубой крови зачарованно замереть. достаточно слова и в нем столько же слогов, сколько в сказочном мутабор. двадцать лет назад джейме ланнистер носил официальный титул рыцаря при официальном монархе и все это средневековье выбито построчно было в конституции на столь серьезных щах, что даже смеяться глупо. двадцать лет как в вестерос пришла петрушечная демократия и кому, как не всадившему пулю в затылок последнего коронованного понимать, насколько она неокрепшая, шаткая - мокрый от родовых вод и крови жеребенок на дрожащих ножках. двадцать лет типографии усиленно перепечатывают учебники истории, двадцать лет меняют вывески на дорогах, двадцать лет как переучиваются к новым обращениям люди.
двадцать лет назад робб старк еще был ссущейся личинкой в памперсах, а джейме ланнистер пресек катастрофу последнего, наглухо ебнутого правителя. рыцарь служил при безумном короле эйрисе и при похотливом алкаше президенте, здоровался с двинутом на религии лысым оппозиционером и сопровождал любимца народа с дырявой кормой; в настоящем же защищает родную, но стервозную до припадков лидершу государства и наблюдает за дерзким сувереном с кудрявыми вихрами на мальчишеской голове. и все они - главы прошлого, настоящего, будущего, получившие власть по факту рождения, захватившие ее в кровавой революции, победившие на выборах, сфальсифицировавшие их или узурпировавшие отдельную республику с суровым климатом - все они блаженно замирают и улыбаются, когда называешь их
ко-ро-ля-ми.
рыцарю джейме ланнистеру же буква ю: по-ху-ю. на вопросы чести и клятв признаки рака простаты проявляются. сам крест на себе поставил, миссия провалена. король умер - да здравствует король! несите следующего.
безрассудно харкать в протектор подошвы зимних ботинок старка, когда у тебя 0,5 воды на весь день. ценный ресурс, поважней сигарет будет. мальчик говорит о победе над пагубной привычкой и джейме давит желание рассмотреть свой гипоталамус. на шутку фыркает шелестяще, на попытку атаковать тем же оружием, но... напряжен.
мелкий волчонок не ведется на фразы, поджигающие отъехавшего волчару с одного чирканья колесика дешевого крикета. где ваша собачья гордость, где твердолобость шакалья, тупорыльство варваров-староверов из северного края, нет ничего сильнее семьи и все такое?
почему ты не бесишься?
ты под кайфом? ты приемный? покажи_мне_псину бешеную, дай повод порвать тебя с одного рывка.

робб вскидывается и оживает. перемены разительны, сопровождаются львиным первым спокойным выдохом, трепетом участившегося пульса в височной доле. готов спасибо сказать за восстановленную картину мира. перед ним все еще щенок, заигравшийся в папика, мина хороша при хорошей игре, но не более. бетонный раствор в каждом мускуле крошится. не из-за себя, обидно, увы, но блядь, хоть так, главное не дать погаснуть, он раздует искру, главное, что есть.
но триггеры бывают не только у юнцов. ловит и нанизывает взглядом каждое в воздухе каждое брошенное нужное слово, взвешивает в ладонях внутренней фемиды сказанное. н е в е р и т, а так хочется. нейроны звенят от мигания красного, торопливая речь так много раз в собственном черепе выбитая звучит опьяняюще сладко, но горечь не сходит - пиздит. удар хвоста недовольный по штукатурке лопнувшей. пиздииит, молокосос, сам знает об этом, что не будет.
никакого мира не будет. не из-за двух девочек война началась и не из-за одного генерала закончится.
мысль на секунду спазмом под солнышком сдавливает: тебя все равно добровольно не выпустят. оставят на цепи, привяжут к елке и будут бить палками, пока не лопнешь, говном и кишками заменяя конфетти с конфетами. золотая пиньята в виде льва.
- ой как неожиданно, - молчать нельзя. лови момент, сплюнь керосином на спичку. - спасибо что держишь в курсе. как я рад, что наша спорная ситуация так легко решается в мире не по годам мудрого волка, - издевательской пляской бровей можно вырубить небольшой отряд, а сам улыбается ангелом некогда златокудрым.

а потом робб снова делает это и улыбка криво прилипает к грязному лицу. сказанное - глейпнир, привязавший к батарее намертво. бартер, от которого нельзя отказаться. дрогнувшая левая ладонь остается на месте. раскрошенный череп наследника севера не перебьет цепь на запястье. джейме разорвут на куски старковские щенки, что пусть, и дезориентируются при потере головы, но самому ланнистеру уже не увидеть очередной блестящей военной победы отца и зареванного лица серсеи.
джейме прожил не мало. есть что вспомнить, мало чем гордиться. но хочется еще.
и его шанс - не отгрызть руку тиру, что пока еще не лезет в пасть, только на берегу ножки мочит-пробует.

меняются плоскости, заваливается горизонт и в тишине сброшенных слов р а з м ы в а е т с я. лев задирает подборок и держит прицел на чужих губах, захвативших влажный фильтр. на зеленом экране сгорают полигоны: тени рассекают скулы над едва втягивающимися колючими щеками, по болезненно-белому горлу судорогой сопровождается вдох, огонек в сомкнутых пальцах фантомит лазерную точку [почему-то запаздывает желание увидеть ее меж сдвинутых бровей, аккурат на морщине между ними]. лед прячется в ловушке век. замирает.
- вкусно?
джейме целится в беззащитную шею, увы, только взглядом. это даже красиво. момент, когда фокус плывет.
когда он вновь опускается [беспечно ближе] и ноздрей касается новый аромат. да, нота сердца, определенно.

- какой грубый тон, - не молчи, не смей затыкаться, пизди любой стендап, только не молчи, не прекращай мимической бойни. - кэт бы приказала вымыть тебе рот с мылом. и вообще, где твои манеры, мой потенциальный кавалер? изволь, блять, вести себя как подобает джентльмену.
серсея бы поняла, что джейме сейчас в состоянии, близком к тотальному охуеванию и паники. сучий щенок из каждого рукава вытягивает по набору тузов и двумя джокерами накрывает злые изумруды глаз. протянутая рука. дернись джейме сейчас и старк не успеет отползти. справится. реально выгрызет, передушит ногами, лопнет черный череп о чугун, выдавит бесстыжие глаза, пережмет гортань до треска. выпустит струи густого ягодного вина, утопит пальцы в горячем, вымажет собственный рот и облизнется. что еще делать смертнику, когда тротил давит на брюшину, а кнопка переключателя вдавлена до упора?
наверное кровь робба отдает черникой - ягодой севера.

- а дальше? что будет дальше? - ланнистер на миг становится серьезным. из косматой челки вперивается темным и внимательным, вспарывает нутро будто. исподлобья тяжело, не агрессивно, но в спертом подвальном чаде и вони, воздуха становится совсем мало.  лязгают звенья по ребрам батареи, натягиваются,  режет острие кандалов до судороги в кисти. лев тянется корпусом медленно навстречу, мордой вперед, выворачивает лопатки. один клац - и игрушечный укротитель останется калекой над золотой шкурой. - мы побежим по ромашковому полю: твои сестры к тебе, я к серсее и яркое солнце будет улыбаться нам с безоблачного неба, которое больше никогда не увидит войны? кэт забудет смерть неда, твой мелкий вскочит на здоровые ножки, с меня снимут клеймо ублюдка, а север и королевская гавань зайдутся в счастливом танце вечной дружбы на фоне светлого будущего страны?
джейме дышит в вытянутые пальцы, широко скалится, что надрывает одну из ранок на нижней губе и она плачет бисерной каплей сукровицы. и тогда вдруг подмигивает.
- хотя... какая разница, что будет потом, да? может на этот подвал сбросят бомбу или твоих людей купит мой отец и они восстанут против тебя или нас всех сожрут сказочные ледяные зомби из легенд дозорных зэков. а может мы с тобой бросим все и сбежим в эссос, где будем жить долго и счастливо, пока какой-нибудь серый спидорак не разлучит нас. неплохой вариант. мне больше всего нравится. а тебе?

джейме смеется и забирает фильтр аккуратно разомкнутой пастью, после чего так же медленно возвращается назад. цепь возращается на место безжизненной струей металла. принял правила игры. договорились. но не забывай, мальчик, с кем_ты_договорился и кому дал_свое слово.
- впрочем, - с легким треском лопается гвоздика в сигарете точно веточка тлеет. речь чуть более неразборчива из-за прижатого уголка губ, но в целом понятно. после робба фильтр лучше пропускает ароматизаторы и различается специя, вишня. вкус закрепляется ассоциацией в мозге. - мы можем узнать будущее прямо сейчас. помнишь как гадать?  - левая ладонь нащупывает книгу, размещает на бедрах, откидывает твердую обложку. большим пальцем ставит крест на странице с эпиграфом, смотрит на цифры в содержании.  - 192 страницы. ты первый.